Однако при этом Конфуций не пытался сохранить существующую ситуацию. Он страстно желал воплотить в жизнь свои представления об утопическом устройстве общества, которое, как считал он и его современники, существовало в далеком прошлом. Бытовало мнение, что в первые годы правления династии Чжоу существовал идеальный феодальный порядок, при котором региональные правители были преданы чжоускому царю и служили на благо общества. Утрата этого идеала и упадок общества до состояния, в котором оно пребывало во времена Конфуция, были очевидны. Власть потерял не только Сын Неба в своем маленьком государстве Чжоу, но даже наследственные правители других государств были фактически ущемлены во всем, кроме титула, своими же министрами. Шли бесконечные войны между государствами. Сложившийся порядок был нарушен, и вслед за этим неминуемо последовали раздоры.

На самом деле, Учитель не был столь категоричен в своих суждениях, как это может показаться спустя века, когда конфуцианство давно уже стало официальной государственной идеологией. В какой-то мере сами конфуцианцы оказали плохую услугу своему Учителю. Через 2000 лет после его смерти конфуцианцы, которых европейцы называли «мандаринами», заработали себе вполне оправданную репутацию ограниченных, чрезмерно прямолинейных, консервативных и зацикленных на мелочах людей. Точно так же два самых известных конфуцианских текста читающим их в переводе иностранцам кажутся довольно неглубокими. Это две главы, которые вошли в более позднюю по времени книгу «Ли-цзи» («Книга ритуалов»), и под названиями «Великое учение» и «Учение о середине» изучались многими поколениями китайских школьников. Мораль, которая в них представлена, — безупречна, даже если и тривиальна (конфуцианство гораздо шире, чем религия здравого смысла и приличий), и излагается с соответствующим теме пафосом. Общее впечатление от этих текстов напоминает нотацию, прочтенную скучнейшим из школьных префектов. На самом деле, Конфуция на Западе воспринимают как хорошего и надежного школьного учителя.

Это более чем несправедливо. Трудно приблизить к нам истинного Конфуция, поскольку, хотя традиционная китайская наука гласит, что он написал несколько канонических литературных произведений и отредактировал большинство канонических книг, современные ученые отрицают его авторство и даже ставят под сомнение его работу как редактора. Единственное, что считается принадлежащим ему, — это трактат «Суждения и беседы», собрание высказываний, собранных и изданных век спустя после его смерти (возможно, самым известным из его учеников, Мэн-цзы). Здесь стиль изложения уже совершенно другой. Форма вопросов и ответов, в которой написан трактат, возвращает нас к спорам в кружке его учеников, однако кажется, что многие его высказывания, прежде чем их записали, превратились в избитые анекдоты, успев приобрести в пересказах простоту народных поговорок:

Цзыгун спросил: - Что Вы скажете, если кого-то любят все односельчане? Учитель ответил: Не годится. - А что скажете, если кого-то ненавидят все односельчане? - И это не годится. Лучше, если его любят хорошие односельчане, а ненавидят злые^[10] 8.

Весь трактат пронизан практически джонсоновской атмосферой неожиданного, любовью к сюрпризам и парадоксам. Точку зрения учителя невозможно предвидеть. Тот человек, который позднее почитался бы истинным конфуцианцем, нравственным и достойным во всех отношениях, иногда получает весьма низкую оценку:

Сколь редко бывают гуманными те, кто приятен наружностью и искусен в речах^[11] 9.

Одно из самых ярких выступлений Конфуция перед учениками, некоторые из которых целиком и полностью принимали его идеи, другие были более независимыми, таково: