Будда был варваром, который не говорил на китайском языке и носил одежду другого стиля. Его высказывания никак не соотносились с принципами наших древних царей, так же как и стиль его одежды не согласовывался с нашими законами. Он не понимал ни долга, что связывает правителя и подданного, ни сыновней почтительности, что связывает отца и сына. Если бы он дожил до сих пор и прибыл бы ко двору по велению правителя, Его Величество, возможно, и согласился бы его принять, но после единственной аудиенции в зале Сюаньчжэн, пира во дворце по случаю приема гостей, демонстрации одного комплекта его одеяния, его бы под стражей проводили до границ страны и изгнали бы за ее пределы, запретив обманывать народ. Как же сегодня, когда он давно мертв, сгнившие кости его, нечистые останки могут законно приноситься во дворец?21

Четверть века спустя императору У даже не понадобились подобные красноречивые высказывания в собственное оправдание, и с 844 г. указы о запрете буддизма пошли сплошным потоком. Для начала были уничтожены небольшие храмы и гробницы, а все монахи и монахини, не записанные в официальных учетных книгах, были лишены духовного сана. Далее все монахи и монахини в возрасте до сорока лет были принуждены вернуться к мирской жизни не найдя работы и не имея более веской причины для сбора милостыни, как пишет Эннин в свое дневнике, большинство из них ступило на преступный путь. Вскоре этот возраст увеличился до пятидесяти лет и те, кому было за пятьдесят, при малейшей ошибке в поведении лишались духовного сана. Наконец, в 846 г. был издан декрет, который предписывал разрушить все буддистские храмы, кроме одного на территории каждой административной единицы и четырех в каждой из двух столиц. Все драгоценные металлы были содраны со статуй и переданы в государственную казну. «Они ободрали золото с изображений Будды, разбили бронзовые и железные статуи Будды, взвесили все металлы», — пишет Эннин, добавляя: «Как жаль! Как можно ограничивать число бронзовых, железных и золотых Будд в стране?»22. Это действительно было одной из проблем.

Иностранные монахи были депортированы. Для Эннина это была одновременно и плохая новость и хорошая, он сам писал: «Было и грустно, и весело». За последние четыре года он написал уже около сотни прошений с просьбой разрешить ему отправится домой, но безуспешно. Все это не помогло реализации его желания. Множество сочувственных записей с пожеланием удачи приходило от его мирских друзей. Перед долгожданным отъездом домой поднялась огромная суматоха с укладкой драгоценных его манускриптов и завершением всех неоконченных дел. Впервые за много лет он надел мирскую одежду, кто-то принес ему фетровую шляпу, чтобы скрыть его обритую голову. Даже высокопоставленные чиновники присылали ему прощальные подарки. Два рулона шелка, огромное количество чая, два мешка денег. В каждом по тысяче монет, прибыли от главного министра местного военного ведомства. Но цензор Ли превзошел всех. Он приехал проститься лично, и его дарами были: десять рулонов парчи, две коробочки с изображением святых, сосуд с благовониями, свиток «Алмазной сутры», написанный серебром (ее Эннин по приезде домой подарил японскому императору в Киото), две фетровые шляпы, пара башмаков и еще два мешочка монет. Цензор настоял на том, чтоб проводить Эннина до Сиани, и они проболтали всю ночь, укрывшись в деревенском амбаре. В конце концов и ему пришлось распрощаться с Энниным:

Ты встретился с трудностями в лице нашего повелителя и теперь направляешься в родной край. Твой верный ученик сомневается, что встретит тебя еще раз в этой жизни, однако в будущем, в раю Будд, я снова буду твоим учеником, как и сейчас. Когда ты попадешь под покровительство Будды, пожалуйста, не забудь своего ученика23.

Он попросил Эннина отдать ему свое одеяние и шарф, дабы он мог дома воскурить благовония перед ними.

Трудности преследовали монаха на протяжении всего пути. Чиновники, борясь с небольшой партией пришлых монахов за большинство в правительстве, не позволили им свободно перемещаться по стране, прогнали их к береговой линии, и Эннин решил, что разумнее всего будет спрятать где-нибудь свои манускрипты и путешествовать без них. Со всех сторон ему оказывали помощь.

Последняя удача Эннина заключалась в том, что в 846 г., тогда Эннин еще не нашел корабля, внезапно умер император (вероятнее всего, результат от принятия даосского зелья, предназначенного для продления жизни, получился противоположным, что немудрено, так как двумя самыми любимыми ингредиентами даосов были мышьяк и ртуть). Следующий император изменил политику, открыл множество монастырей и казнил дюжину даосских советников, которые имели такое влияние на его предшественника. Эннин смог спасти свои манускрипты, которые и были истинной причиной его визита в Китай, и на конец в 847 г. он отплыл домой, чтобы насладиться оставшимися ему 16 годами жизни в качестве высокочтимого патриарха японского буддизма.