Бинтование стоп девушкам было менее древней традицией, чем оскопление, и просуществовала они не два или не три тысячелетия, а «всего лишь» одно. Считается, что этот обычай, история которого началась еще до прихода к власти династии Сун, происходит от моды придворных танцовщиц. Если это действительно так, то в этом заключается грустная ирония, поскольку сама традиция положила конец искусству танца в Китае — китайская империя была единственной страной Востока, не имеющей богатых традиций классического танца. Со временем ноги стали бинтоваться туже, а образ забинтованной стопы приобрел символический смысл и отменить эту традицию стало просто невозможно. Это был символ общественного статуса женщины ― ведь дама, которая может вести праздную жизнь и самостоятельно передвигаться лишь на очень не значительные расстояния, естественно, не принадлежит к рабочему классу; она не могла далеко уйти от дома и была игрушкой, украшением мужского жилища (позже эта традиция распространилась на низшие классы общества, будто бы и не было этой первопричины). И конечно же, не одно столетие эти крохотные искалеченные ступни вызывали восторг мужчин, став чем-то вроде национального фетиша. Из-за того что женская ножка была постоянно сокрыта под бинтами, она стала символом чего-то интимного. На изображениях эротического характера художники династий Сун и Мин изображали обнаженными различные части женского тела, включая половые органы, но ни на одном из них женские стопы не были оголены. На самых откровенных из них могла быть изображена женщина, ослабляющая бинты на ногах. Некий иезуит XVIII в. написал о бинтовании ног: «Во время свадьбы жених и невеста не видят друг друга. Традиционно жениху присылали изображение стопы невесты, а не ее портрет, как это принято у нас в Европе. В этом плане их вкусы настолько извратились, что я знал даже одного врача, у которого общение с женой сводилось к тому, что он любовался ее ножками и ласкал ее стопы»16. Век спустя китайские христиане в исповедях признавались в нечистых помыслах по поводу женских ступней. Лорд Макартни написал об этой традиции: «Я никак не могу простить китайцам их традицию сдавливать женские пальчики, втискивать их в обувь младенческого размера, что лично я считаю адской пыткой»17.

Бинтование ног было действительно адской пыткой. Процедуру начинали проводить, когда ребенку исполнялось шесть лет: в подходящий день девочке мыли ноги и обрезали ногти, затем щедро припудривали ступни квасцами, четыре маленьких пальчика пригибали к пятке, и, наконец, бинтовали стопу тканью в два дюйма шириной и десять дюймов в длину. Через несколько дней бинты снимали, и через каждые две недели ножки обували в башмаки, длина которых была на десятую часть дюйма меньше, чем предыдущие. Девочку, которая тайком ослабляла бинты, избивали, если это обнаруживалось, однако те, кто ослаблял бинты, страдали еще больше от боли, которую испытывали, когда кровь приливала обратно к ступням. Нужно было не менее трех лет, чтоб достичь идеальной длины стопы в три дюйма. В последующие годы кожа на ногах уже не гнила так сильно, как это было вначале, однако на протяжении всей оставшейся жизни в каждую туфельку вкладывался маленький пакетик с благовониями, хоть и считалось, что даже самый ужасный запах был приятен для истинного ценителя.

На протяжении веков велась борьба за отмену нелепой традиции. В начале правления династии Цин маньчжуры попытались отменить бинтование ног в своих семьях, к чему сами маньчжурские женщины отнеслись с крайним негодованием — настолько сильно было влияние моды. Взамен они придумали для себя туфли с высоким деревянным каблуком, носки которых, соблазнительно выглядывая из-под юбки или штанины, создавали иллюзию модных «ножек-лотосов». Однако повлиять на китайцев и заставить их отказаться от традиции не могли даже императорские указы. Только в конце XIX в., когда началась борьба за естественный размер ступни, взгляды начали постепенно изменяться. Американские и европейские женщины также приложили к этому максимум усилий — это стало частью «крестового похода» женщин за эмансипацию и модернизацию Китая. В начале XX в. традиция, сохранявшаяся веками в императорском Китае, стала постепенно сходить на нет и была окончательно запрещена представителями тех сил, которые свергли династию Цин и положили конец двухтысячелетней власти императоров в Китае.

Однако иностранцы не были единственной силой, с которой боролась в последние годы своего правления династия Цин. Маньчжуры с самого начала придерживались китайских традиций управления, руководствуясь в этом поддержкой китайского чиновничества, однако они стремились сохранить свою национальную идентичность и держать страну под контролем, выступая в роли оккупантов, подобно монголам. Им запрещалось брать в жены китайских женщин (маньчжуры составляли лишь 2% населения Китая, и без этого указа они без труда были бы ассимилированы китайцами), а китайцам запрещалось проживать на родине маньчжуров — Маньчжурию изолировали за символической границей в виде рва длиной в несколько сот миль, засаженного ивами, известного как Ивовый палисад. Военные силы также были в руках маньчжуров, а гражданская администрация была распределена между китайцами и маньчжурами. Кроме того, маньчжурам было запрещено заниматься торговлей или физическим трудом. Каждый мужчина обязан был быть солдатом в так называемых «знаменных войсках». Другую крайнюю позицию на социальной лестнице занимали родственники императора, количество которых постоянно увеличивалось — они вообще не занимали постов в правительстве и жили за счет государства.

Император Канси был настолько образован и обладал столь хорошими манерами, что он сумел склонить на свою сторону интеллигенцию, чего в свое время не удалось добиться монголам. Его правление продлилось шестьдесят один год, впоследствии этот рекорд побил его внук Цяньлун, который правил шестьдесят три года. Период стабильности, характеризующий их правление, продолжался вплоть до конца XVII и. Большинство маньчжурских семей, включая те, члены которых не занимали правительственных постов, получали государственное жалование на протяжении пяти поколений. Упадок маньчжурской династии совпал по времени с появлением новой угрозы, пришедшей из Европы.