— Я даю Василисе возможность реализовать свой потенциал, получить положение в обществе, встать на ноги. А что предлагаете ей вы? Сидеть у окошка за вышивкой и смиренно ждать мужа с работы, наваривая ему борщи и выпекая пирожки? — спросил я. — При всем уважении, Олег Юрьевич, но ваше здоровье оставляет желать лучше. Невооруженным глазом видно, что ваше время на исходе. Кто позаботится о вашей дочери после вас? Братья? И кем она при них будет? Приживалкой? Бедной родственницей? Жены ваших сыновей будут стремиться от нее избавиться, кому нужна такая бедная родственница? Такое будущее вы желаете для своей дочери? Или, может быть, хотите ее продать в аристократический род, где Василиса всегда будет на третьих ролях, без права на мнение, ведь ее с улицы взяли? Не секрет, как относятся к таким женам в среде благородных.

Я посмотрел на мужчину тяжелым взглядом и подвел черту:

— Со мной ее ждет социальный лифт, достаток и будущее.

Корсаков смотрел на меня, и сложно было понять, что его мучает больше — желание проораться на меня или желание сдержать подступающий приступ кашля.

— Папа, — подала голос Василиса, накрыв сжатую в кулак руку мужчины своими ладошками. — Я понимаю, что ты беспокоишься. Но это моя жизнь, и я вправе распоряжаться ей по своему усмотрению. Я совершеннолетняя.

Корсаков сделал глубокий вдох, удерживая приступ, и проговорил:

— Совершеннолетняя, да. И как совершеннолетняя, ты заключила со мной договор. И если ты думаешь, что я отзову его после того, как твой хахаль мне пыль в глаза попускал, должен тебя огорчить.

Василиса упрямо поджала губы, а я ухватился за новый и заранее не понравившийся мне факт.

— О каком договоре речь, Василиса?

— О каком договоре речь, Василиса? — я внимательно посмотрел на девушку.

Корсакова в одно мгновение подобралась, закрылась, сделалась даже как-то постарше.

— Отец, здесь не место и не время для обсуждения, — произнесла она, глядя на Олега Юрьевича.

— А мне кажется, что как раз самое время, — заметил я.

Василиса, может быть, и хотела бы съехать с темы, но ее папенька, кажется, был настроен решительно против меня. А потому не стал отнекиваться и с неким злорадством заговорил:

— Мы с дочерью заключили договор, — проговорил он с видом почти что победителя, — согласно которому она за год должна достигнуть определенных показателей и финансовой независимости.

— Иначе? — подтолкнул я его к дальнейшему пояснению.

— Иначе меня ждет удачный брак с… с кем там, папа? — вступила в диалог Василиса.

— Со Строгановыми, — охотно подсказал мужчина.

— И когда истекает этот год? — уточнил я.

— В следующем сентябре, — нехотя ответил Корсаков.

— Пф, — максимально пренебрежительно отмахнулся я. — Какие бы цифры там ни были вписаны, к сентябрю ты их получишь.

Корсакова промолчала, а ее отец прищурился:

— Я не позволю сделать из дочери содержанку.

— Вы такого плохого мнения обо мне или о своей дочери? — приподнял я бровь.

Корсаков полыхнул грозным отеческим взглядом, но Василиса не дала нам окончательно разругаться:

— Папа, уже очень рано. Я устала и хотела бы вернуться в общежитие. Предстоит много дополнительной работы, чтобы выдержать сроки, — произнесла девушка.

— Увы, это действительно так, — согласился я.

Девушка коснулась руки отца своими тонкими пальцами и поцеловала его в щеку:

— Спасибо за поддержку, папа. Береги себя. Я позвоню на неделе.

Я поднялся на ноги и максимально дружелюбно улыбнулся Корсакову:

— Рад был познакомиться, Олег Юрьевич. Жаль, что при таких тревожных обстоятельствах.

Мужчина не ответил, лишь кивнул дочери, а меня, как и положено недовольному родителю, проигнорировал. Мы не успели дойти до выхода из бара, как за спиной раздался ужасный, удушающий кашель. Я сбился с шага и посмотрел на Василису — стоит ли вернуться?

Но девушка, не сбавляя скорости и не меняясь в лице, шла к выходу. И лишь когда мы сели в мой «Руссо-Балт» и тронулись с места, Василиса заговорила:

— Отец хочет как лучше, — сказала Корсакова. — Он очень болен, ты прав, и он торопится, чтобы все успеть. Я надеюсь, ты не будешь держать на него зла.

— Думаю, я его понимаю, — пожал я плечами в ответ. — Он мог бы проявить к твоим решениям больше доверия, разумеется, но я его понимаю.

— Спасибо, — тихо ответила Василиса.

Утренняя Москва была пустынна, и оттого прекрасна. Машина плавно катилась по городу, ловя за хвост зеленую волну, думать ни о чем не хотелось. Говорить, если честно, тоже. Да и что тут обсуждать — работать нужно.

Хотя, говоря откровенно, меня немного восхитило сдержанное молчание Василисы, но стоило мне скосить глаза, как все встало на свои места.

Девушка задремала, и снилось ей что-то ну очень серьезное — так она смешно хмурила брови и кривила губы.