— Нет-нет-нет. Так не пойдет, ваше сиятельство. — Я погрозил пальцем. — Давайте попробуем еще раз: вы скажете, кого так упорно покрываете — только теперь не будете врать. Может, я и не самый сообразительный из ваших друзей — зато непременно почувствую ложь. И все равно узнаю — так или иначе. — Я откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. — В сущности, разница лишь в том, что чистосердечное признание пока еще может облегчить вашу участь — а заодно и участь тех, кто вам дорог.

Вяземская честно пыталась держаться. На мгновение даже показалось, что она справится — и просто велит вышвырнуть меня вон. На вполне законных основаниях: в конце концов, никаких доказательств у меня на самом деле не было. Только домыслы и умозаключения, и они наверняка не показались бы убедительными даже Дельвигу — не говоря уже о Геловани или прочих представителях титулованной знати, для которых слово какого-то там гимназиста не стоило ровным счетом ничего.

К счастью, мои слова, да еще и подкрепленные Талантом, оказались достаточно убедительными, а Вяземская — достаточно напуганной, чтобы поверить в отсутствие выбора. Она все-таки ответила: совсем тихо, шепотом. Я скорее прочитал по губам, чем услышал.

И едва не выругался. Но удивление продлилось не больше мгновения — зато потом все стало понятно и предельно ясно. Так, что я даже в очередной раз удивился, что не догадался сам. Картина открылась. Конечно, не целиком, но на этой ее части темных пятен больше не осталось.

Ни одного.

— Что вы будете делать? — тихо произнесла Вяземская, вытирая слезы. — Теперь, когда все стало… стало явным?

— Я подумаю. У меня достаточно времени решить вашу участь — но до тех пор молчите и делайте вид, будто этого разговора не было. — Я поднялся из кресла, шагнул к выходу — и уже у самой двери обернулся и закончил: — И, ваше сиятельство — прошу, не натворите глупостей. Если со мной что-нибудь случился — хоть самая крохотная неприятность — ваш род уничтожат.

— Еще чего-нибудь изволите? Может, котлеток принести? Свежие, прямо с пылу с жару, Семен только вот в обед налепил.

— Благодарю, Марфуша. — Я отодвинул опустевшую тарелку из-под борща. — Но куда мне столько обжорствовать? Кофейку бы — и хватит, пожалуй.

— Мигом принесу! Крепкий, все как любите. А если еще чего пожелаете — только скажите. Я для вас, Владимир Петрович, на все готовая!

Марфа улыбнулась, игриво подмигнула и удалилась в сторону кухни, старательно вращая тазобедренной конструкцией. Подавальщицы в «Медвежьем углу» уже чуть ли не месяц отчаянно сражались за право обслуживать меня за обедом или ужином, и именно эта, похоже, побеждала почаще других. Любой другой на моем месте непременно воспользовался бы положением завидного кавалера и чуть ли не ближайшего друга семьи Кудеяровых, но я проявлял умеренность… Ну, старался проявлять. И даже в еде — на местных харчах даже с юношеским метаболизмом запросто можно было отъесться до размеров кабана, а не поддаться чарам ароматов кухни порой не хватало никаких сил.

Впрочем, не сегодня. Вчерашние события и новости не только заставляли задуматься, но и изрядно портили аппетит. Я кое-как втиснул в себя тарелку борща, а вот на второе блюдо почему-то не хотелось даже смотреть. Организм настойчиво требовал кофе и, возможно, чего-нибудь сладкого — чтобы хоть как-то подкормить мозг, который честно отработал почти целые сутки и вот-вот собирался объявить забастовку.

Картина понемногу складывалась, однако и белых пятен на ней оставалось предостаточно. Я наверняка не так уж плохо сопоставил факты и даже пробился за их пределы на голой логике, но доказательств отчаянно не хватало. Так что мчаться в Зимний или на Почтамтскую к Дельвигу определенно пока рановато — да и, в сущности, не с чем. И перед тем как делать громкие заявления мне определенно стоило собрать хоть немного информации. Проследить, понять, отделить случайности от истинных событий, раскрутить ниточки чуть дальше… Сейчас все выглядело так, что Геловани наверняка послал бы меня по известному адресу вместо того, чтобы выслушать и предоставить помощь полиции.

Впрочем, я вполне мог обойтись и без нее — в отличие от того же Дельвига.

— И чего это ваше превосходительство такие печальные? — Петропавловский легонько толкнул стол бедром и плюхнулся на стул напротив. — Какая беда стряслась?

— Пока нет, — отозвался я. — Дело у меня к тебе есть, братец.

— Дело — это хорошо. Дело — это денежки. Денежки — это автомобили, шампанское и прекрасные дамы. — Петропавловский мечтательно заулыбался. — А прекрасные дамы — это мы всегда пожалуйста.

— Оставить прекрасных дам. Потом будешь жизни радоваться. — Я подался вперед и заговорил чуть тише. — Надо проследить за парой человек… или не за парой.

— Опять эти твои хитрые изыскания, братец?

— Да уж, хитрее некуда, — вздохнул я. — Отправь кого-нибудь приглядеть за домом, куда мы Фурсова подраненного возили: кто приходит, кто уходит, когда. И за самой княжной тоже. За отцом ее, за бароном Грозиным, если уже очухался, болезный, и за…