Мать баронесса, посмотрев на сложенные домиком бровки, засмеялась.

— Правильно, чего откладывать, да? Сбегай вон туда, там за углом я тачку видела и лопатку. Прикати сюда, сразу и посадим, ага?

— Ага, я мигом! Ой, я же вам письмо принесла!

— Ну вот, ты как раз сбегай, а я пока прочту, — баронесса уселась на травяной бугорок и развернула сложенный листок.

Тропинка поднималась немного вверх, ныряя в кусты с крупными белыми цветами. Вокруг стоял нежный и сладковатый запах. По маленькой полянке между кустами ползала девочка и собирала в корзину осколки камней. Она, очевидно, была на что-то сердита и беспрерывно бормотала ругательства. Женька даже испугалась. За два прошедших месяца она не видела, чтобы здесь кто-то так злился.

Она собиралась уже проскочить мимо, как девочка вдруг села на пятки и откинула чёлку со лба таким привычным, родным движением… Ноги словно вросли в дорожку:

— Тоня?.. Тоня! А что ты… ты как тут оказалась? — она хотела побежать к сестре, обнять, но та смотрела на неё злобным взглядом:

— Вот, значит, ты где пригрелась! И не в падлу тебе с такими тварями жить?

Женька растерялась:

— Что?..

— Что-что… — передразнила её Тонька. — Бегаешь тут радостная! А то что сестру твою из-за какой-то поганой картошки… скоты эти!.. — Тонька бессвязно ругалась, перескакивая с пятого на десятое. У неё и раньше так было. Спрашиваешь — ничё не понять. Но если слушать долго, то можно разобраться. Женя слушала и постепенно до неё стало доходить, что речь шла о бароне, который оказался козлом, поганой тварью и вообще конченной сволочью.

Женька, которая вчера в числе своего отряда с замиранием сердца и весёлым ужасом приехала с лесной делянки на огромном бревне, которое нёс хохочущий барон, смотрела на сестру с растущим недоверием. Очевидно, что Тонька не врала. Она и вправду считала барона злыднем. Но это ведь неправда! Барон хороший. Он ведь даже поклялся быть им всем отцом и защитником! Тогда почему?.. Внезапная догадка осенила её:

— Тоня, так это вы приходили на поле воровать?.. И… И ты с ними?.. — сердце у Женьки ухнуло куда-то вниз. — Тонечка, ты что… ты решила стать воровкой?..

Лицо сестры пошло красными пятнами.

— Что бы ты понимала! Малявка! Как чупа-чупсы ворованные жрать — так ты быстрая была!

У Женьки пересохло во рту.

— Но ты же говорила — тебе подарили…

Письмо кончилось быстро. Ну, письмо — это громко сказано. Эля с Сергеем просили их не терять, мол, поехали с дедом посмотреть скальные зубы (через которые должен был проходить мост на тот берег Бурной), могут подзадержаться, приглашали вечером проинспектировать пару возведённых опор и показать нам какое-то… о, боги… я честно попыталась продраться сквозь дальнейшие технические дебри и не смогла. Ладно, на обеде Вове покажу, он, наверное, больше поймёт.

Женька где-то застряла. Не может найти лопатку, что ли? Я встала с травы, отряхнула подол и пошла за ней. Завернув за́ угол я услышала голоса́. Два го́лоса. Женькин и…

— Ха! Подари-и-или! Ты таких дураков где видела? Еды бы лучше принесла!

Это чей голос? Из новеньких что ли? Кто-то с бывшего детдома? Я пошла быстрее.

— А вас не кормят разве?

— Хлеб один! Козёл этот сказал кроме хлеба и воды ничего не давать!

Вот с этого момента я их и увидела. Второй оказалась одна из картофельных воришек. Для подружки она была сильно старше Женьки. Не по детдомовским понятиям. Неужели сестра? Кусты разросшегося чубушника пока скрывали меня. Женька растерянно хлопала глазами:

— Какой козёл?

— Да барон ваш, пи*ор тупой!

Младшая сестра шатнулась назад, словно её в грудь толкнули, и закричала:

— Не смей! Он назвал себя моим отцом! Он хороший!

— На говно похожий! — издевательски пропела старшая.

Ну, хватит. Слышала я достаточно. Я вышла из-за своего укрытия, и Тонька, увидев меня, перекосилась лицом. А Женька продолжала кричать, тонко, как зайчонок:

— Перестань! Ты стала плохая! Ты воровать приходила! А сама на других наговариваешь!

Я подошла и положила руку ей на плечо:

— Женечка… — тряслась она, как осиновый листок. Я развернула её к себе и обняла. — Тише, зайка моя! Пойдём! — Женька явно была не в себе и не слышала меня.

Дотащу ли? А чего нет-то? Семилетний ребёнок!

Я подхватила её на́ руки и заторопилась к донжону, приговаривая на ходу успокоительные слова. В остроге, наверное, было бы удобней, там даже есть медпункт. Но здесь у нас — спокойнее. Да и ближе. У Маринки в садике выгородка есть типа изолятора, положу там, пусть выспится. Сон — лучшее в таких случаях лекарство. Правда.

— Тише, девочка моя, тише, маленькая. Почти пришли.