Зрение, вкусовые и тактильные ощущения остались на уровне обычного человека, или даже чуть хуже. Не знаю. Всё познаётся в сравнении. Взяв в расчёт гипертрофированные обоняние и слух, следовало учитывать слишком много факторов. Мозгу хватало информации, чтобы перестать пользоваться глазами. Уши и нос были в стократ круче при ориентации в пространстве. Закрыв глаза, не прекращал видеть. Мне нет нужды дотрагиваться до моей лежанки, чтобы понять, что она сделана из пересушенных сосновых досок. А стена, слева от меня, на один градус холоднее противоположной, потому, что она наружная и за ней толща непрогретой солнцем земли.

Из проверенного источника, знаю, как зовут моего реципиента. (Лигачёву сообщили о моей "настоящей" личности) Я теперь Чванов Аркадий Валерьевич, пятнадцати лет отроду. Беглец из какого-то местного детдома, откуда приходила воспитатель на опознание. Парнишка, в чьём теле нахожусь, оказался сыном врагов народа. Главной врагиней назначили мамашу, её расстреляли три года назад, а Чванов старший, отбывал десятку по 58‐ой, за недонесение на жену. Нет, читать ушами, или носом не могу: узнал благодаря привычке "страшного" майора шевелить губами во время чтения. Про мои личные подвиги там тоже понаписали, но майор не дочитал, срочно отбыл контролировать эвакуацию партийных архивов. Это было смешно и одновременно грустно. Вчера, в общую камеру посадили зам секретаря первички, предложившего начать сбор документации. Всё потому, что несвоевременная инициатива с мест, это разжигание паники. За это можно заработать перелом челюсти и место на шконке.

Собираю информацию и ожидаю допроса, возможно даже с пристрастием, вот только думаю, что допрашивать меня будут уже немцы. Большинство в здании понимает, что приход немцев в город неизбежен, вот и носятся пытаясь везде успеть. Мобилизация и эвакуация – в эти часы самые употребляемые слова. Чуть менее интенсивно идут разговоры о подготовке подполья и минировании значимых объектов. Про ловлю шпионов и врагов народа все временно подзабыли.

Ночью в здание забежали несколько человек, среди которых был Лигачёв. По их разговорам, стало понятно, что дела совсем хреновые. Началось время, когда каждый сам за себя. Пока военные защищают город, из него бегут все, кто может. Уже выпустили заключённых из тюрьмы, включая политических. Обрадовавшись, что будут выпускать здешних арестантов в нетерпении стал ходить по камере. Такие новости неплохо бодрят, но, радовался недолго, ровно до того момента, как пошли первые выстрелы. Старший майор госбезопасности лично руководил расстрелами. Два лейтенанта и пяток бойцов с винтовками заходили в камеры, зачитывали дурацкий, состряпанный на коленке приговор, после чего лейтенанты начинали стрелять из наганов. В двух общих камерах по двадцать и восемнадцать человек, осталось двенадцать и семь человек соответственно. По каким-то непонятным мне причинам кончали не всех. Дальше пошли одиночные и на четверых. Ещё пятерых людишек в расход. Этих тоже стреляли не всех подряд.

Не буду бахвалиться – испугался. Сдохнуть я хотел там, но мне пообещали ВОЗМОЖНОСТЬ. Да, всего лишь мизерный шанс и может быть я сам виноват, что не справился. Но, чёрт возьми, обидно! Год в клетке СИЗО, месяц в лабораторном комплексе, удачный прыжок и помереть от пули в подвале НКВД?

— Чванов на выход.

Твою дивизию! Пронесло. Спрятав перочинный нож в носок, вышел из парашного угла. Быстро оделся под удивлённым взглядом молодого энкавэдэшника, которого отправили выпускать пацана в одиночку.

— А чего это ты удумал?

Помахал руками, изображая глухонемого дурачка, вроде прокатило и он отстал со своими вопросами. М-да. Как неговорящий должен объяснить, что кукла, сооружённая из матраса и пиджака, была нужна для отвлечения внимания и дать мне возможность выскочить в коридор? Конвойный даже не догадывается какой участи он сейчас избежал. Я собирался взять на душу очередной грех смертоубийства.

Вслед за остальными счастливчиками, меня вывели наверх и, чуть ли не пинком под зад, вытолкнули из здания. Неверя в свою свободу, я огляделся. Из разговоров гэбистов знал, что местами городские районы просто перестали существовать. Сегодня налёты продолжались до половины девятого вечера и, кроме жилой застройки, немцы в хлам разбомбили аэродром с военным городком.

Здесь обошлось малыми жертвами.