В их хозяйстве, к моему появлению, уже было не всё ладно. Заморенная лошадка, которой уже пятнадцать лет, маленькая коровёнка, почти не дающая молока и четыре оставшиеся курицы с крикливым петухом. Вот и всё, что осталось от некогда зажиточного хутора. Гусей и уток позабирали советы, большинство курей, а также поросят с их мамкой съели немцы. Подробности, как это происходило, обстоятельно перечисляла сороколетняя Олеся, теребившая подол юбки. С любовью называя всю живность которой лишилась по именам.

Её терпению и спокойствию можно было позавидовать. Муж погиб в финскую, старший сын утонул два года назад, а младший убежал с отступающими войсками. Тесть, единственный мужчина в семье, известный по всей округе плотник, сидит без заработка с больной спиной. — ... нічога. Ты ня думай, што я скарджуся, бывала горш жылі.

Да уж, куда хуже? Не померли и ладно? Баба практически одна на хозяйстве, так как Костя бывает по полдня разогнуться не может. Мужику за шестьдесят. Сколько ему жить осталось, будет одна выживать? Может правду говорят про менталитет белорусов, как в том анекдоте? "А можа так и трэба?"

Отёк на ноге спал на десятый день. А ещё через два дня решил пробовать подняться, или хотя бы сесть. Потихоньку рассходился, пока только по двору, но лиха беда начало. Рана пока тянет, но вроде бы мясом уже заросла. Орудуя, мастерски вырезанным Костей из ясеневой доски, костылём, спрятался за дровником. Причина была прозаической. По дороге к дому приближался велосипедист.

Олеся, убиралась в стойле у Звёздочки и не сразу услышала крики гостя. А дед, сидевший с обратной стороны дома, почему-то не торопился отзываться.

— Константин Кириллович! Это Кошкин! Вы дома?!

Наконец Олеся вышла и, вытирая на ходу руки тряпкой, подошла к гостю. — Здравствуйте Пётр Игнатьевич.

— Доброго дня хозяюшка. А я к Константину Кириллычу приехал. Работа для него появилась. — Мужичок вежливо приподнял кепку здороваясь. Оглядывая двор, речитативом начал вещать о предстоящей работе, условиях и о том, что только Костя может справится с такой задачей.

Выслушав и пообещав сейчас же найти тестя, Олеся принялась за поиски.

— ... Господин оберст‐лейтенант хорошо заплатит за работу. — Давил он на дедовы уши. — У тебя же руки золотые, а там работа тонкая нужна.

Константин отмазывался, ссылаясь на радикулит, но, видать этого Петю сильно припёрли, не находя понимания у старого плотника, он прибегнул к шантажу. — Я с тобой по родственному так сказать. Вписал тебя в документах как сотрудничающего с новой администрацией. Ты, что думал, особенный? К тебе бы уже давно приехали. Продукты ты не сдаёшь, отметиться в село не явился. Может ты партизан у себя скрываешь?

Зло сплюнув под лавку, Костя на нервах ответил. — Что-то ты не вспоминал о родстве как Сашку посадили, ни разу не навестил. А продукты что? В колхозе всё забирали и теперь также ...? Ничо, намотаем жилы и справимся.

После отъезда недовольного итогами переговоров велосипедиста, дед дождался, когда отойдёт невестка, подошёл ко мне и огорошил. — Ўцякаць табе трэба.

Мля. Умеет же в русский, а со мной на мове.

— Ён нешта ўбачыў. Неспакойна мне.

Ходить пока трудно, но подводить этих людей под монастырь не хочу. Пошёл собираться. Жаль вещички мои пропали, с ними было бы проще.

***

Марку было уготовано дважды выйти из окружения, но всё равно попасть в плен. По лесному массиву, в котором они вели последний бой, отбомбилась немецкая авиация, а потом добавили из трофейных 120-миллиметровых миномётов. Взрываясь в кронах деревьев, мины поражали осколками даже спрятавшихся в ямках и оврагах. Фрицы потом ходили по лесу и собирали выживших, как грибы. Получившим ранения, даже самые минимальные, не повезло, их добивали на месте. Отказавшихся идти, так же расстреливали. Шалдина спас последний выживший боец из его родного дивизиона. Оглушённого, ничего не соображающего, поднял и повёл за собой. Из более чем двух тысяч находившихся в лесу красноармейцев и командиров, выжило всего сорок семь человек.

Двадцать седьмого июля их повели по дороге на север, безжалостно отстреливая упавших и отстающих. Остановились вечером на неубраном свекольном поле, где их присоединили к тысячам таких же бедолаг. Спали под открытым небом, в попытках согреться, прижимаясь друг к другу. Утром, людское море из военнопленных взволновалось, но подчиняясь пулемётным очередям, начало успокаиваться, вытягиваясь широкой колонной в сторону Орши, которой достигли только через двое суток.

Километра три южнее города, небольшими партиями их загоняли в армейский сборно-пересыльный пункт, находившийся в зданиях бывших казарм, где пленных опросили, составив первичные списки, отсортировав старших командиров в отдельную группу для пересылки в офлаг. Здесь, как и многие другие, он решил скрыть свою настоящую фамилию, но почему Шалдин тогда назвался именем погибшего майора Барановского, он и сам не смог бы ответить.