Сорок – сорок пять лет, зачёсанные назад волосы, сжатые в тонкую полоску губы, широкий подбородок с ямочкой и внимательный взгляд серых глаз. — Что стряслось? — Поинтересовался областной управленец. — С Виктором Валентиновичем что-то?

— Нет, с ним всё хорошо. Я от него, но по другому вопросу. Он написал вам, прочтите.

— Не вижу здесь проблем. — Сказал он, после того, как прочитал записку. — Переговори с Самохиным. Пусть оформит как добровольца и отправляет на формирование.

— У Николая все документы в порядке, закончил курсы разведчиков‐диверсантов в Москве. Образованный... По словам Виктора Валентиновича, он отличный снайпер. Вот, он написал характеристику для присвоения ему звания сержанта. — Нахваливающий меня капитан протянул листок первому секретарю. — Без вашей резолюции, Самохин отказывается присваивать звание.

— М-да, согласен. Это уже сложнее. По приказу из НКО, ему красноармейскую книжку выдать надо. Чья там будет роспись? Правильно, Самохина! Парню даже восемнадцати нет, а вы хотите ему звание присвоить? Потом спросить могут, чем военком руководствовался. Слова Виктора о том, что он отличный парень, к делу не пришьёшь. — Партиец сел на свой стул. — Нет, не подпишу. Я не хочу брать на себя такую ответственность за совершенно незнакомого мне человека.

Ну, мужик хотя бы не стал юлить и делать вид, что сожалеет, сказал что было на уме. Я пораздумывал чутка и решил выложить свой козырь. Всё равно планировал отделаться от опеки старого снайпера – не дай бог, с его протекцией, куда‐нибудь писарем зашлют, я же повешусь там. — Товарищ Гвардин, позвольте переговорить со Степаном Никоновичем наедине? У меня есть некоторые... Эм-м-м... подтверждения моих способностей, которые я не хотел бы афишировать.

Оба товарища насторожились, услышав такие слова от шестнадцатилетнего подростка, но, оценив все за и против, поколебавшись, капитан всё же уступил и вышел.

— Товарищ первый секретарь обкома, разрешите представиться, как положено. — Сказал, как только мы остались вдвоём. — Вы про меня знаете. Наверняка читали в газетах, может и фотографию видели. — Собираясь вчера в комендатуру, не захотел оставлять в палатке ценные вещи и прикрутил звёздочку и орден на гимнастёрку. Демонстративно распахнул ватник. — Мне кажется, что с такой пометкой в красноармейской книжке, у проверяющих вопросов не будет.

***

Чтобы передислоцировать одиннадцатитысячную дивизию, понадобилось целых шестнадцать эшелонов.

— Ты-дых, ты-дых. Ты-дых, ты-дых. — Наш эшелон мчался к Тульской области и был раскочегарен не на шутку. Едем не на курорт – воевать. Но, не могу сказать, что окружавшие меня красноармейцы были расстроены этим, или подавлены. Отдельные личности конечно попадались, которые доставали остальных своим нытьём, но таких быстро вразумляли дружеским тычком в зубы.

— ... Легла родимая, необозримая, несокрушимая моя! Нам нет преград ни в море, ни на суше. Нам не страшны не льды, ни облака. Пламя души своей, знамя страны своей, мы пронесем через миры и века!

Песни поют наши энтузиасты, етить их налево. Кипит мой разум возмущённый, от этих комсомольцев‐добровольцев. Интересно, на сколько хватит их запала? Как они споют, когда рядом будут лежать мёртвые и раненые товарищи?

— Слышь. Где ты так прибарахлился? — На моё плечо легла рука коренастого парня лет двадцати. — У всех шинели, а тебя бушлат командирский? У тебя какой размерчик?

— Не слышь, а старший сержант, и, если не уберёшь свою клешню – погну в неположенном месте.

— Смотри‐ка братцы! Студент‐то с зубками! А-а-ааа! — Заверещал он, когда мелкий сержантик, скромно сидевший в углу, выгнул ему мизинчик, на пару с безымянным. — Пуст... хр-р!

Конечно же, пальцы ломать не стал. Всего-то, хорошенько щёлкнул по кадыку и оттолкнул. Слишком говорливый этот приблатнённый крепыш, болтать теперь нескоро сможет. Оп-пачки, с ножиком побаловаться решил? Пришлось вставать. Лезть в драку не собирался. Если этот дурак кинется с ножом, то получит пулю в ногу.

— Утихни! — Скомандовал старшина нашего взвода. — Под трибунал захотел? Сядь на место и чтобы я тебя больше не слышал.

— Садись. — Худощавый, широкоплечий старшина похлопал по доскам рядом с собой.

Чего ж не пересесть, у печки всяко теплее будет.

— Илья Павлович Прохорин.

Посмотрел на протянутую пятерню. — Старший сержант Кувшинов.

Не дождавшись моей руки, он не выглядел удивлённым. — Чего такой ершистый? Ванька шутковал, а ты ему руки крутить.

— Старшина, если хотел пообщаться, то надо было сразу позвать, а не подсылать этого гоблина.

Или пытаясь понять кто такие гоблины, или не зная что говорить, Илья тянул с ответом. Открыл дверку на металлическом бочонке печки и подбросил в топку небольшое полешко. — Кто сказал? — Спросил он, спустя некоторое время.