— Ебись оно всё колом… — Ходя рядом с той, я сдался. — Можешь уйти вместе со своими, только…

Нет, — Перебив меня, возразила Кролли. — Отец… Брат прав, да и вы сдержали своё слово Матвеем, а значит, я, К-кролли М-муррка, сдержу своё. — Разразившись крокодиловыми слезами, пуще прежнего раскуголилась крольчиха.

Обвисшие уши, чьи кончики, грустно опустившись, прикрыли женскую грудь, вместе с жалостным писклявым голоском, коим та произнесла последние слова, ясно говорили о том, что девушка и хотела бы уйти, но уже не могла.

Они с такой лёгкостью отказались от тебя, это и в правду ужасно… — Ответом мне был немногословный всхлип и кивок. Сев в метре от той, думая, что ещё такого сказать, утешить. Рукой срываю пару длинных травинок, а после, всё так же размышляя, принимаюсь связывать те между собой. Выходит не ахти, тонкая и мягкая трава рвётся. И когда я уже почти готов был сдаться, забить на крольчиху и свои непонятные эксперименты с травой, моя читерская сила вновь сработала. Соединенные обычными узелками, пять травинок загорелись белым светом. Ослепляя меня и привлекая внимание крольчихи, свет стал тускнуть, и вместо травы в руках моих появилась тонкая, словно леска, плетеная веревочка зеленого цвета. Длинной она была в сантиметров двадцать. Я хотел сделать что-то на подобии плетеного браслетика, непримечательного украшения для Муррки и себя, что помогло бы той не чувствовать себя такой одинокой. Но увидев, как выглядит итог моих трудов, просто отказался от идеи.

— Ма-ма-гия? — кулачком утерев слезу, вновь шмыгнула носом кролли. — Так вы Матвеем шаман?

— Выходит что да, шаман… — Кинув творение у углей, вновь ощутил проснувшуюся внутри меня сонливость. Время было позднее, возможно, я и без использования магии хотел спать, а возможно, как обычно и водится, именно её использование ослабляло моё тело. Выяснить это я решил завтра. Взглянув ещё раз на крольчиху и её слегка подуспокоившееся лицо, набравшись смелости, произнёс:

— На улице становится прохладно, да и земля холодная… Я не знаю, как у вас принято, но чтобы не заболеть, можешь тоже в шалаше спать.

Говоря такое незнакомке, я смущался. Сильно. С девушками у меня никогда близости не было, причём совсем. И хоть на стримах я часто строил из себя ловеласа и знатока, объясняя зрителям как подкатывать ко всему что движется. На деле же являлся тем ещё трусом и простофилей, которому ещё ни одна баба не дала. Ещё раз взглянув на предел задротских мечтаний, обнажённую Кролли, горько выдохнул. Тяжело быть мной…

Едва я, разлёгшись,прикопал себя листвой, как за ширмой послышались чьи-то шаги. Муррка не стала стесняться моего предложения. Потупив пару минут у входа, шмыгая носом, девушка заходит в шалаш, после чего прижимается к противоположной от меня стене, вновь принимается за старое. Начинает тягать сопли и хныкать.

Сон вообще не шёл. Чужой скулёж для меня сродни ножу, царапающему стекло.

— Ну чего ты опять плачешь? — Не выдержав, повернулся к той лицом.

Глядевшая в мою сторону попка, дернув помпончиком, вздрогнула.

— Я не плачу. — Ещё раз втянув сопли, умолкла Кролли.

— Да, да, конечно… Не съем я тебя, крольчиха. Я в вашем лесу гость, помоги мне пообвыкнуться, прийти в себя, обжиться. Как только я смогу о себе сам позаботиться, клянусь, отпущу тебя на все четыре стороны.

Тишину у той стенки прервал прерывистый глубокий вздох.

— У тебя клыки есть, я поздно заметила. Ты ведь хищник, да? Не нужно меня обманывать, я уже и так…

— Я всеядный, — Наконец-то нащупав причину её волнения, пытаюсь смягчить ситуацию. — И никого ещё ни разу не убивал.

Повернув голову, Кролли спрашивает:

— Падальщик? В смысле шакал? — «Чего так грубо-то⁈»

— Нет, гниль я тоже не ем. В общем, могу есть рыбу, могу травы. Что есть, то и ем.

— Значит и меня во сне… — Да ёб твою мать, ну опять она о своём!

— Без тебя мне не выжить, а значит и есть я тебя не могу и не буду, точка. — Поставил жирную точку в данном вопросе, вновь отвернулся. Нос её шмыгать перестал, пару минут я вообще и звука не слышал из уголка крольчихи. Но, внезапное дуновение ночного ветра пробудило в моей соседке новое, неожиданное чувство.

— Т-т-т-т-т — застучали кроличьи зубки.

— Да ёб твою мать, ты же кролик, вы разве не устойчивы к холоду? — Едва я собирался вновь обернуться, как внезапно зверушка тройкой перекатов прижимается к моей спине своей мягкой грудью. Два торчащих соска сквозь мою майку упираются в мои лопатки. Прижав мою левую руку между грудей Кролли, обняв меня, ещё сильнее пытается притянуть мою тушку к себе.