Кругом — тихо. Очередного поезда не слышно. Не так часто они ходят, но каждый раз я от греха с насыпи схожу и, если есть такая возможность, за деревьями или кустами прячусь.

На мне французская форма, но отпускного удостоверения или каких-то других документов нет.

Самый настоящий дезертир. Он и есть. На самом деле.

Выручает знание языка. Немного, но французский я знаю. Объясниться хватает. Но, это — до первого жандарма.

Я иду в сторону Швейцарии. Ну, по крайней мере, стараюсь. Карты у меня нет, на что я её куплю? Так, в одной лавочке, посмотрел вывешенную в окне, названия городов запомнил, к которым мне надо продвигаться. Города городами, но пока мне всё одни деревеньки встречаются.

Поесть бы…

Ветерок на насыпь иногда налетает, пыль поднимет. На ботинки и обмотки она ложится…

Французская кухня мне не очень нравится, но сейчас я бы и от лягушек-улиток не отказался, но где их зимой найти? Грибов-ягод тут тоже никаких сейчас нет.

Вот и лесок.

Я наломал веток, развёл костерок. Немного погрел руки, а спина ещё больше замерзла.

Не заболеть бы…

Вот этого, точно — не надо.

Ближе к вечеру впереди показалась небольшая станция. Теперь мне требуется держать ушки востро, на патруль или жандарма не нарваться.

Я шёл и мечтал о кусочке сыра. Нет, лучше — целая головка. Я иду, иду, а тут — раз, большущая головка сыра под ногами валяется. Кто-то потерял и не заметил, а мне — повезло…

Сыр по территории станции был не разбросан, на путях, дальних от здания вокзала, стоял состав. Не пассажирский, товарный.

В одном вагоне была дверь приоткрыта.

Да, нет порядка у французов.

Я, оглядываясь по сторонам, осторожно пробрался к этому вагону, забрался в него.

Внутри никого не было. Я лёг, с удовольствием ноги вытянул.

Пол в вагоне ничем не покрыт, даже соломы в вагоне не нашлось, но лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Ещё бы и поезд был в нужном мне направлении.

Вроде и в нужном, судя по паровозу.

От голода я долго не мог уснуть, но всё же усталость победила.

Спал, как оказалось, долго. Когда глаза открыл, уже солнце вовсю в маленькое окошечко под потолком вагона светило. Встал, чуть сдвинул в сторону дверь.

Мля!!!

На какую-то станцию въезжаем, пусть не прямо к зданию вокзала, но и тут между путей народу хватает!

Всё. Спалился…

Вылезу сейчас из вагона и возьмут меня под белы рученьки!

После остановки поезда, я осторожно выглянул наружу. Жандармов не видать. Солдатик только стоит, покуривает.

Быстро выпрыгнул из вагона, в чёртовых ботинках чуть ногу не подвернул.

Нет, сапоги всё же в любом случае — лучше…

До курящего солдатика ровным шагом дошёл.

Мать моя! Солдатик-то — наш! Русский! Сначала я против солнца и не разглядел.

Стоит, мне улыбается.

— Здравия желаю, Иван Иванович!

Тут я в осадок и выпал…

Наш! Наш! Из экспедиционного корпуса! Я его лечил после ранения!

Как зовут — не помню, но на лицо — знакомый. Ещё и как меня по имени и отчеству, знает.

— Вы тут как? — солдат даже цигарку выбросил.

— Неисповедимы пути… Вы тут что делаете? — в окне вагона, у которого солдат стоит, другие наши мелькают.

— С работ едем на станцию ля-Жу…

Ля-Жу, ля-Жу… Так, это же нужное мне направление!

— Я с вами. — сам указываю на вагон. — Мне очень надо.

— Забирайтесь. В вагоне только все наши. Приютим…

Приютили. Даже место мне нашлось.

В поезде двести человек из русских трудовых рот ехало. Они небольшими группами на фермах урожай собирали, а сейчас их перевозили на лесоразработки. Валили лес где-то около станции ля-Жу. Там уже много россиян работало.

— Мы Вас, Иван Иванович, в списки сейчас включим, — сказал мне старший по вагону. — Как будто с нами на ферме работали, а сейчас на лесоразработки едете. Где двести, там и двести один. Сами мы едем, без французов-сопровождающих. Никто и не заметит, комар носа дорогой не подточит.

Ну, бывает же такое. Это — чудо просто…

Так…

Было — хорошее, а стало — плохое. Хотя, ничего не изменилось.

Форма-то на мне французская, а наши из трудовых рот — российскую донашивают. Правда, кое-кто уже и разнообразил её гражданской одеждой.

— Переодеться бы мне. — ткнул я себя в грудь.

После моего дезертирства я под французского солдата-отпускника маскировался, а сейчас — как белая ворона буду. Вернее — синяя.

— Поможем доктору? — солдат, что меня в вагон привёл, товарищей взглядом обвёл.

— Какой разговор…

Те, кто в вагоне был, в сидоры свои тут же полезли. Ещё из Ля-Куртина с собой захваченные.

Пяти минут не прошло, а я уже примерку обновок начал.