Едва-едва слабенький проблеск в моих мыслях появился, как Бушико всё испортил. Сегодня воскресенье, люди думали от его морды хоть день отдохнуть, а он тут и нарисовался.

— Где⁈ — слюной на три метра вокруг себя брызжет.

— Кто? — Ананченко, он у дверей казармы стоял, пошёл куда-то, а поручик-капитан его чуть с ног и не сшиб.

— Кто-то!!!

Совсем с ума съехал Бушико…

— Кто-то!!! — заело пластинку у придурка.

Оказалось, что двое наших вчера не обедали и не ужинали, сегодня — не завтракали. Дисциплинированный канадский повар об этом куда положено сообщил. Такого в нашем лагере отродясь не бывало, чтобы русские солдаты есть не приходили. Ну, если они не на больничной койке или, как тот же Ананченко, не отправлен за писчими принадлежностями для себя и для всей канцелярии в Понтарлье. Ну, на этот счёт повару заранее всё сообщается и лишние порции не готовятся. С продуктами сейчас хуже не бывает и каждая крошка на учете.

— Где? — пошёл по второму кругу владелец выдающегося носа.

Ананченко даже своё лицо рукой прикрыл, чтобы на его слюна не попала.

Бушико — власть. Пусть и формальная, но — законная и официальная.

Нас из казармы на мороз выгнали, по головам считать начали. Бушико бегает, суетится. Не иначе, хвоста ему здорово накрутили. Кто? Кто-то из английской администрации лагеря, что над ним стоит. Не хватает двух русских едоков. Уж не сбежали ли? Не создали неприятный прецедент?

Поручик нас трижды пересчитывал, всё сбивался. Не дружен он со счётом.

Оказалось, точно, двоих не хватает.

Кого?

Двоих черемисинов. Тихие они, незаметные. Отработают, в казарму вернутся, на кровать рядышком сядут, молчат и как нет их.

Во как! Сбежали! В тихом омуте — черти водятся…

Через три дня два французских солдата-пограничника привели в лагерь беглецов. Через границу в Швейцарию они не смогли перебраться, ещё на этой стороне их взяли.

Видок у черемисинов был ещё тот. Шинели — как кошки драли. Руки и лица в царапинах. Сами лица — обветренные, краснущие. Альпийское солнышко, оно такое… Ну, и ветерок там не дружественный.

— Поесть бы… — первое, что один из инородцев сказал, как порог казармы переступил.

Так, они ещё и без запаса пищи в бега подались?

Неудачников тут же накормили. С ними и французских солдат. Те, что не удивительно, от угощения не отказались.

— Где их взяли? — уточнил я у пограничников. Мало ли, вдруг пригодится мне эта информация.

— Уже в Альпах, — подтвердил мою догадку о загаре лиц жителей средней полосы России. — В ведомости за них надо расписаться.

Мог это сделать только Бушико, к нему Ананченко с бумагой и убежал.

Пока ожидали ведомость с необходимой подписью, пограничники рассказали мне, что русских солдат, что бегут в Швейцарию, они задерживают довольно часто. Не каждый день, но раз в неделю — точно.

— Много и мёртвых находим. Кто в пропасть сорвался, кто и замерз. Падают, руки и ноги ломают… Продуктов мало с собой берут. В горах блуждать начинают, за два-три дня всё съедят и некоторые от голода умирают. Дорог в горах нет, блуждают, а кому повезёт выходят на нас… — покуривая рассказывал мне пограничник, что постарше был.

Похоже, что жалел он нас. Понимал, что домой нам хочется.

Тут наша кривоногая мартышка и прискакала. Ещё и на французов попыталась наорать, почему беглецов сразу в казарму привели, а не к нему на расправу.

Старший из пограничников быстро его заткнул. У него своё начальство, а лагерное, ему не указ.

Бушико беглецов-черемисинов с собой куда-то утащил. С французами даже и не попрощался.

— Лучше готовиться к побегу надо, — подвёл черту Аначенко.

Ему никто не возражал.

Так, где мне про тропы-то узнать? Кстати, и еду уже пора запасать. Вон как черемисины на хлебушек-то набросились. Будто сто лет не ели.

Черемисины…

Точно! Черемисины!

Пусть в Альпах они в руки пограничников и попали, но до них-то мужики благополучно добрались! Причем, если по времени судить, то — довольно быстро.

Сегодня я их не буду трогать, пусть в себя придут, а завтра и порасспрашиваю потихоньку. Хоть что-то да узнаю про дорогу в Швейцарию. Всё вперёд.

Утром я начал сухари в дорогу заготавливать. Дело это не хитрое, в Тулоне я этим уже занимался. За завтраком спрятал в карман пару кусочков хлеба, за обедом — столько же, ну, а за ужином, опять немного пополнить формирующийся запас получилось.

— Доброго вечера. — я подошел к сидящим в своем уголке мужикам-инородцам.

Те только молча в ответ кивнули.

— Я присяду? — указал на табурет, что стоял рядом с кроватью.

Опять синхронный кивок в ответ.

Присел. Оба на меня смотрят. Ни хорошо, ни плохо.

— Вы откуда?

Замороженные они какие-то… С Альп не отошли?