— Неужто ты, консул, взаправду думаешь, что всем в этом городе мил?! Неужто думаешь, всем нравится, что ты весь город под себя подмял? Перемены твои всем по сердцу? Или может думаешь, что люди склонны за добро добром отвечать?!

Поняв куда он клонит, задаю только один вопрос.

— Кто?!

Усмехнувшись, Фрол поднял растопыренную правую ладонь.

— Ну давай на пальцах посчитаем. — Он загнул свой мизинец. — Бояре, это раз! Очень многие недовольны, что слово их уже не в чести и ты все больше с чужими князьями дружбу водишь.

Он сделал демонстративную паузу и посмотрел мне прямо в глаза.

— Купцам тверским не мило, что они на своем рынке уже и не хозяева, а в одних правах с приезжими. Это два! — Боярин загнул безымянный и тут же вслед за ним средний палец. — И три, это простой люд, что недоволен засильем чужаков, кои просто за еду и кров готовы на любую работу, а старым добропорядочным горожанам и заработать уж негде.

Фрол замолчал и откинулся на спинку кресла в ожидании, что же я отвечу. Я молчу, потому как, прямо скажу, остолбенел. До этого момента я прибывал в полной уверенности, что весь город меня чуть ли не боготворит, и никто даже в мыслях не видит никого другого на посту консула. В том свете, в каком мне только что Фрол Игнатич описал всю ситуацию, я на нее никогда не смотрел. Нет, конечно, я знал, что Якун по-тихому мутит воду. Знал, что он не успокоится и будет строить козни до последнего издыхания, но был уверен, что у него нет и не может быть серьезной поддержки в городе.

Пару секунд позволяю себе расстроенно попереживать, но тут же собираюсь с мыслями, и первый вопрос, который у меня возникает, а чего это собственно ближний княжий боярин записался в мои доброхоты?

Боярин все еще молчаливо ждет моей реакции, но вместо ответа я поднимаю на него вопросительный взгляд, и Фрол понимает его правильно.

— Почему спрашиваешь пришел?! — Он уперся в меня своими проницательными глазами. — Да потому что моя прямая обязанность блюсти интересы князя моего, а ежели сместят тебя с поста консула, то Ярославу Ярославичу никакой пользы с того не будет.

Я еще решаю, что мне ответить, а боярин, мрачно усмехнувшись, продолжает.

— Князь хоть и юн годами, но понимает, что здесь все на тебе держится! Не станет тебя, и вся слава и богатство Твери развеются, как пыль. А слава Твери — это ведь и князя слава, не говоря уж про богатство и прочее.

— Ежели вы с Ярославом это понимаете, то почему же другие не видят?

Мой вопрос прозвучал излишне эмоционально, это я не смог удержать всколыхнувшуюся в душе обиду.

— Почему?! — Фрол саркастически хмыкнул. — Да потому что не понятен ты людям! Откуда взялся?! Чего хочешь?! — Один глаз его хитро прищурился. — Ты вот Якуна после покушения простил, с Вороном не разобрался. Почему, непонятно! Многие воспринимают это как слабость. Опять же советы эти, союзы! Там совет, тут дума! Зачем все это? Люди недоумевают. Думают, мягкотел, сам ничего решить не может. Твердости в нем нет, хорошенько надавить и сломается!

Слова боярина прозвучали обидно, но я уже все обдумал и мысленно согласился с ним в главном. Я непростительно расслабился и чуть было все не просрал.

Отбрасываю эмоции и добавляю в голос жесткости.

— Ладно, я тебя понял, но давай от общих слов перейдем к конкретным лицам. Якун, Ворон, это понятно. Кто еще решил выступить против меня?

— Решили или нет, я тебе сказать не могу. — Боярин вновь огладил свою бороду. — Я к людям в душу не заглядывал, а вот присмотреться к кое-кому следовало бы. Вот, к примеру, тысяцкий Лугота последнее время странные речи ведет. Путята Заречный опят же мутит купцам головы и зачастую отклик у многих находит. Все ж в долгах у тебя, как в шелках, а как известно, берешь чужие, а отдаешь-то свои. Свои отдавать никому не хочется! — Он замолчал, словно бы вспоминая. — Что еще! Ну вот староста кожевенного конца, Ермила Зырич. Тот учениями постоянными недоволен, мол Калида твой замучил народ совсем. Среди ночи поднимает, и чуть что не по нем, так сразу штраф. Частенько и епископ наш, Феофаний Грек, проговаривается, что консул в церкви редкий гость, на службы не ходит, а все больше с ведьмой своей якшается.

Он криво усмехнулся.

— Что, хватит тебе имен или еще добавить?!

Скажу честно, хватило! Особенно потряс меня Путята.

«Я же ведь его из застенков ливонских вытащил, жизнь, можно сказать, спас, а он против меня… — В душе всколыхнулась такая злость, что я набросился на самого себя. — А ты чего ждал?! Захотел в демократию поиграться, вот и получай! Хлебай ее полной ложкой!»

Пытаюсь справиться с накатившей волной ярости, а всплывшее из глубин души раздражение советует самое простое и радикальное решение.