Представив эту сцену, народ весело заржал, и обстановка сразу же поменялась. Толпа поверила, что бой будет всерьез и расступилась, образуя внутри себя круг.

Пока кузнец одевает перчатки, ко мне протиснулся Калида и, пригнувшись к уху, зашептал.

— Ты сдурел совсем, он же зашибет тебя! Это же Дорофей, он одним ударом быка валит!

Забота товарища мне приятна, но я награждаю его суровым взглядом.

— Может ты припомнишь хоть раз, кода бы я что-нибудь необдуманное сделал? — Тот молчит, и я вразумляю его. — Так неужели ты думаешь, что твой друг вот так враз поглупел?!

Калида не находит, что сказать, и я выхожу в круг. Дорофей уже готов, и его немалые кулачищи в перчатках смотрятся еще огромнее.

Встаю в стойку и делаю шаг вперед. Рука кузнеца взлетает в замахе, но как-то вяло. Он еще в нерешительности и действует с оглядкой, как бы не зашибить консула.

Легко ухожу от удара и конкретно врезаю ему левой по почкам. Дорофей крякает от боли, и во всем его виде читается вполне конкретное предупреждение — не зли меня, консул, пришибу!

Еще один замах, уже пошустрее, но все ж вполсилы, и снова хлесткий ответ, но уже с другой стороны. В толпе раздается обидный смех, а в глазах кузнеца вспыхивает настоящая злость.

«Ну-ка, ну-ка!» — Мысленно подначиваю противника, давай-ка покажи удаль молодецкую.

Словно услышав меня, кузнец размахнулся со всей дури, норовя одним ударом свалить меня с ног.

«Вот это то, что надо!» — Инерция его движения так велика, что я без труда ныряю под его руку и встречаю его прямым в солнечное сплетение.

Ннаа!

Булькнув надувшимися щеками, Дорофей выпучил глаза и попытался разинутым ртом вернуть разом остановившееся дыхание. Даю ему пару секунд на восстановление и впечатываю следующий удар прямо в массивную челюсть.

Форма у меня уже не та, но вот так, по подставленной физиономии, я еще могу вложиться от души. Голова кузнеца дернулась назад, разбрызгивая кровавые сопли, а могучее тело начало валиться на землю безвольным мешком.

Выдохнув, обвожу взглядом очумелые лица.

— Ну что, еще кто-нибудь желает?!

Скоротечность схватки и ее финал настолько поразили народ, что все в полной прострации смотрят на поверженного гиганта, а я, стащив с рук перчатки, бросаю их на землю рядом с безуспешно пытающимся подняться Дорофеем.

— Раз желающих больше нет, то значит пришли к согласию! — Мой жесткий взгляд устремляется в толпу. — Теперь только один на один и в перчатках!

Сентябрь 1247 года

Пробиваясь сквозь кроны могучих сосен, солнце согревает день не по-осеннему летним теплом. Кобыла неспешно шагает по дороге и, не останавливаясь, изредка дотягивается мордой до редких березок и осинок. Эта дорога ей хорошо знакома, за лето я уже с десяток раз проехал туда-сюда. Там, на реке Орша, я ставлю новую бумажную фабрику, а как известно, без хозяйского догляду…

С тех пор как я получил первый желтоватый лист бумаги, спрос на нее только растет. В сравнении с пергаментом она в десятки раз дешевле, и потому я навариваю на ней такие деньги, что они уже побили доходы с хлебной торговли. Я ведь монополист, за бумагой все ко мне, и делиться секретами мне торопиться ни к чему.

А если честно, то более того, я даже засекретил все производства. Каждая фабрика огорожена тыном, охрана по периметру и пропускной режим. Это я уже смеюсь, и тем не менее охрана все же есть, и чужих к производству на милю не подпускают. Хотя тут все же есть проблемы. Работа зачастую сезонная и в основном черная да тяжелая. Рабочий люд подолгу не задерживается. Уходят одни, приходят другие, за всеми не уследишь.

Если захотят выведать секреты, то возможности проникнуть на фабрики есть, поэтому весь процесс производства самых важных военных и коммерческих товаров разбит на участки, и ни один работник не видит всей линии целиком. У каждого свой маленький кусочек производства, который он знает и на котором работает, а что делают другие и какой продукт выходит в финале, рабочий знает лишь понаслышке. Весь цикл известен только доверенным людям, постоянно живучим либо в Твери, либо у меня в Заволжском. Это глава фабрики да два его ближайших мастера, что следят за производством и рабочими.

Такой подход мне кажется наиболее эффективным, тут излишнее любопытство сразу же заметно, и любой длинный нос можно мгновенно прищемить. Я такую секретность развел вовсе не потому, что меня жадность вдруг обуяла, нет. Просто таков мой стратегический план по централизации русских городов вокруг Твери.

Покачиваясь в седле, убеждаю самого себя.

«Если Тверь станет центром экономической, политической и финансовой жизни, то все города сами, по своей воле, потянутся к ней, и никого не придется затаскивать силой. А вот стать таким центром можно, только имея какие-то преимущества перед другими городами».