Произошла небольшая заминка. Оператор развернул камеру на меня, я старательно улыбалась, ждала вопросов и понимала, что бедная ведущая, должно быть, окончательно сбита с толку. Там у неё, скорее всего, заготовлены совершенно взрослые темы — а тут я. Поэтому я потихоньку вытянула у бабушки из руки микрофон:

— Я очень люблю свою бабушку. И очень горжусь ею. Так же, как горжусь подвигом всех советских граждан, помогавших фронту ковать победу в тылу…

Дальше я выдала на камеру примерно ту же речь, которую использовала в качестве вступительного слова для школьников (как хорошо, что я так здорово потренировалась!), между делом представила других персонажей книги — старших бабушкиных детей и завершила всё тем же обращением — теперь уже к зрителям — о необходимости постараться и сохранить как можно больше памяти о великом подвиге советского народа, в каждой семье.

Какой-то дядька из-за спины ведущей показал мне большой палец, и тут же нарисовал в воздухе кружок. Я расшифровала это для себя так, что всё здорово, закругляйся. Ну, прекрасно. Я вернула бабушке микрофон, и она напоследок улыбнулась:

— Спасибо вам за приглашение, и всех поздравляю с приближающимися праздниками: с первым мая и с Днём Победы!

На этой неплохой, на мой взгляд, точке огонёк камеры погас. И передача закончилась. Все зашевелились, заговорили.

Ведущая сидела в своём кресле грустная, как Снегурочка перед растаиванием.

— Не расстраивайтесь так, — сказала я ей, — неудобное место всегда можно вырезать.

Девушка вздохнула и ответила:

— Это был прямой эфир.

Ну… Будем надеяться, что всё обернётся к лучшему.

ПОСЛЕВКУСИЕ

Вышли мы из телецентра все взбудораженные, и тут тётя Нина говорит:

— А поехали к нам? Я вчера пироги стряпала, да ещё омуля солёного из деревни прислали целое ведро! Куда его? Картошки быстренько сварим…

Закаталась, как обычно тётя Заря; увидели они трамвай и побежали на него всем кагалом — к себе, на Молокозавод (это остановка такая).

Мы снова начали трамбоваться в свой жигуль. Во второй, дядь Сашин, на заднее сиденье упихали семерых оставшихся детей и подростков. Четверо никуда не впихнувшихся взрослых дружно двинули на троллейбусную остановку. Выезжая на Ленина я увидела, что в сторону Сквера единица идёт. Сейчас она как раз развернётся, подберёт их, и они вслед за нами приедут.

Посидели мы славно. Сперва я забрала у мамы Федьку (отпустила её пообщаться), а сама валялась с ним на кровати, нюхала его молочный запах, а Федька радовался всем своим существом и дёргал мои бантики. Такое, граждане, умиротворение — кто бы мог подумать! Чувства у меня к братцу совершенно бабушкинские.

Таня с Иркой сидели с нами рядом и со смаком обсуждали, как в школе и в садике обзавидуются, что они были в телевизоре — конечно же, перед программой все похвастались кому только можно, и нас должны были смотреть. Подозреваю, что после этого эфира все мы на некоторое время станем локальными звёздами.

Информации в принципе было так мало, что людей, даже мельком увиденных на экране, потом узнавали, здоровались… И вообще, я сколько раз замечала такое: случайно в какую-нибудь передачу попадёшь, а потом знакомые встречают тебя и говорят: «Слу-ушай, никогда вот это не смотрел, а тут к соседям зашёл (например) — а в телике — ты!» Мистикой даже отдаёт.

Потом малышня (в лице Федьки, Димки и Лёньки) сморилась и уснула, а мы все сидели за большим столом, и тётя Нина (переволновалась, поди) говорила, что она вовсе не жалеет, и считает, что высказалась правильно, тётя Валя снова возмущалась безобразию, а остальные поддакивали, мол: глядишь — и зашевелится исполком.

РАЗНЫЕ СКОРОСТИ

29 апреля 1984.

В воскресенье, понятное дело, никто к нам из руководящих органов не пришёл — выходной же. Однако же, я лично наблюдала в окно картину, как к гуляющим с колясками маме и Даше одна задругой подходили соседки, махали руками, тыкали куда-то в горизонт. Окно открывать, чтоб послушать, я не стала, но и так было понятно, что вокруг наших постепенно формируется своеобразный митинг. Останавливались прохожие, присоединялись к дискуссии.

Короче, дело получилось резонансное, и погуляв едва ли с полчаса, мамочки затащились домой. Ну, нафиг.

А потом я поняла, что поторопилась с выводами — потому как, несмотря на нерабочий день, к обеду к нам явились представители местного (совсем местного, Юбилейнского) партийного актива. Между прочим, возможно, они даже лично наблюдали происходивший незадолго сабантуй — так-то, место сбора парт-ячейки в доме через двор, в помещении домоуправления. А, может, и не поленился кто-нибудь из жильцов дойти, высказать им своё авторитетное мнение, социально-инициативного народа у нас полно.

Партийцы разулись, были приглашены попить чаю, посидели, «провели душевную беседу». Не могу, хочется взять в кавычки. Наверное, даже не просто душевную, а «задушевную беседу».