— Девять… — поежилась Килая. — Все из моего десятка. Если других не позовут, а они могут, меня многие гордячкой считали и теперь охотно унизят. Одно слово — сволочи! Я их товарищами боевыми считала, а они… А!.. — она обреченно махнула рукой. — Будь оно все проклято! Знала бы ты, как мне надоела эта жизнь! Как мне сейчас тошно!

— Знаю, поверь, — горько усмехнулась Майта. — Мне не менее тошно, я только вид делаю, что все хорошо. Ладно, к демонам все это. Где там мазь была?

Полечив и уложив сестру спать, воительница направилась к казармам стражи, действительно захватив с собой остатки растительного масла в крохотном кувшинчике с пробкой. Ей было физически плохо от ощущения предательства тех, кому верила. Даже капитан Барис, перед которым она преклонялась за непревзойденное боевое мастерство, собрался участвовать в ее изнасиловании, а иначе назвать то, что ей предстояло, женщина не могла. Ее вынудили гнусным шантажом. Что ж, они получат безучастную ко всему куклу, которая не дернется и не застонет. Хотят такого? Будет.

У входа в казарму Киалу встретили гнусными ухмылками и скабрезными шуточками. Она тихо удивлялась про себя, что раньше не разглядела гниль в тех, кого считала чуть ли не братьями. На их поведение воительница не обращала внимания, поскольку людьми больше не считала. Так, бабуинами.

Увидев непроницаемое, мертвое лицо и пустые глаза Киалы, капитан Барис укоризненно покачал головой. Вот что она творит, идиотка? Нельзя же так! Парни теперь специально постараются побольнее уязвить ее, чтобы добиться реакции! Ну зачем она это делает⁈ Неужели не понимает?

— Да что ж ты такая дура-то, Киала? — не выдержал старый воин. — Неужто непонятно, что не тешила бы ты свою гордыньку, не строила из себя незнамо кого, давала бы одному-двум парням раза три в декаду, то ничего бы этого не было⁈ Парни бы, наоборот, делились с тобой, чем могли. Ты просто достала всех своим поведением дурным! И теперь вместо того, чтобы весело пережить, пошутить, принять последствия, ты опять аристократку из себя корчишь! Выглядишь, словно говно унюхала! Тебя ж только за эту морду, кирпича просящую, измочалят!

— Гордыню? — горько усмехнулась женщина. — Я их братьями считала, а они бабуинами оказались… А!.. Делайте, что хотите. Вот она я, имейте. Вытерплю.

— Ой, дура… — вздохнул Барис. — Да не будь ты такой! Сделай лицо попроще, улыбнись парням. Да, все равно поимеют, настроились уже, но с шутками и прибаутками, весело, а дальше по одному-двое будут, не больше. И относиться к тебе станут хорошо.

— Выходит то, что я многим из них жизнь спасала, ничего не стоит? — горько спросила Киала. — Им главное меня как бабу попользовать? Да?

— Дура! — в третий раз повторил капитан. — Да если бы не это, тебя бы еше год назад на место поставили! Ты что, не понимаешь, что парням тяжко? Ходит между ними эдакая красавица и жопой своей пышной вертит, им только слюни пускать остается и глаза набок свернуть! И не тронь ее! А у них почти всех жены погибли, за шлюх платить нечем, пайка едва для детей хватает, а они же живые, им тоже хочется! Тебе уж и так намекали, и эдак, и прямо говорили, нет, строит из себя недотрогу! Вот на кой ляд? От тебя убыло бы, что ли, ежели бы ты до парней снизошла? Выбрала бы себе двух-трех, давала им иногда, остальные бы и отступились. Но ты же у нас гордая! Вот и допрыгалась. Хоть сейчас пойми и поведи себя иначе! Весело и с огоньком, шути с каждым, говори, что тебе с ним хорошо. Сделай вид, что тебе нравится, подмахни. Не лежи неподвижно с мертвой мордой! Завтра парням стыдно станет, я их знаю, они с тобой носиться станут, как с писаной торбой, вкусненьким потчевать и в бою беречь!

— Не понимаю… — с тоской сказала воительница. — А без этого обойтись никак? Да? Я…

— Тревога!!! — прервал ее надрывный вопль с крепостной стены. — Все сюда! Нападение!

Мгновенно позабыв обо всем, стражники, включая Киалу, похватали оружие и, перепрыгивая через три ступеньки, понеслись на стены, у каждого место там было определено заранее, каждый знал, что ему следует делать в таком случае. Сейчас от них зависели жизни всего населения Шайкама. Двое звонарей поспешно забрались на колокольни, чтобы по первому сигналу ударить в набат, сообщающий горожанам, что пришло время всем браться за оружие, если хотят жить. Орды безумцев никого не жалели, вырезали и женщин, и детей, и стариков, оставляя после себя пустыню.