Я отправился с книжкой в ближайший таксофон и начал обзванивать армейских товарищей. Никаких подозрений это вызвать не должно: парень дембельнулся, соскучился по армейским друзьям (да, именно сейчас — как раз чем позже, тем ностальгия будет слабее), вот и звонит всем: интересуется, как жизнь, как кто устроился на гражданке. На случай расспросов заготовил стандартный ответ обо всем и ни о чем: «Я-то чем занимаюсь? Да так, всем понемногу». Благодаря такому телефонному опросу примерно за полчаса я отобрал двоих парней — прапорщика Илью Семенова и Петра Скворцова, которые, по их рассказам, находились в таком же отчаянном положении: работы не было и не предвиделось, где найти себя в новой жизни, было непонятно, а голод и долги напоминали о себе все сильнее и сильнее. Я перезвонил им и назначил встречу завтра днем, в парке.

* * *

Мне уже было неловко в сотый раз принимать соболезнования по поводу гибели брата — человека, которому я сочувствовал, конечно, но никогда в жизни не видел. Но ничего не попишешь: роль приходилось играть до конца, и я снова и снова пересказывал наши с братом разговоры, украшая их разными деталями — этого точно никто не мог ни знать, ни проверить. Зато это вызывало доверие, и, как бы сказали в двадцать первом веке, эмпатию ко мне самому: человек, только что переживший тяжелое личное горе, вряд ли будет врать и заниматься какими-то махинациями. (Надо же, люди искренне мне сопереживали, а я намеренно вызывал у них эти эмоции, чтобы добиться своих целей. Циничнее становлюсь, что ли?)

Рассказав бывшим сослуживцам свою историю и еще раз убедившись в том, что их положение практически не отличается от моего, перешел к сути вопроса.

— Вот смотрите, что я думаю. Мы там, на Кавказе, Родину защищали. А здесь я вижу каких-то дебилов, которые ни хрена еще в жизни толкового не сделали, а уже на мерсах ездят и на кабаки в день тратят столько, сколько мы в месяц не имеем. А откуда у них такие бабки? Естественно, с грабежей. То есть они грабят честных работящих людей — которых, кстати, мы и защищали. Ну не беспредел, вы мне скажите?

— Беспредел-то беспредел, — задумчиво проговорил Илья, который служил прапорщиком. — А что ты предлагаешь-то?

— Я предлагаю восстановить справедливость. Хотя бы частично. Они в своих америках понаслушались, что человек человеку волк, а у нас ведь в России никогда такого не было, чтобы брат на брата шел и деньги у простых людей отнимал. Не наша это стала страна, другая, и я ее не узнаю.

Помолчали. Выпили.

— Что ты предлагаешь? — повторил вопрос сослуживец.

— На шакалов поохотиться. Экспроприировать то, что они, в свою очередь, экспроприировали у трудового народа. Если мы доходчиво не объясним, что они не правы, кто тогда?

— Это в смысле тюк по башке и все? — уточнил второй приятель.

— Ну не насмерть, конечно. Но, грубо говоря, да.

— А ты не боишься, что нас потом самих того? Тюк по башке? — опасливо спросил Илья.

— А ты что, собрался свой фейс по центральным каналам светить и фоторепортажи на столбах расклеивать? Маска, перчатки, сменная одноразовая обувь, укромные места. А если прохожие увидят, что кто-то убегает — наперерез никто не кинется. Все сейчас особнячком держаться, моя хата скраю. Да и в милицию тоже никто не пойдет. Что они заявят? Что бандиты бандитов нагрели? Выручку и них незаконную тиснули? Они же не совсем придурки…

— Ой, не знаю, Вован… — протянул Петр. — Они, конечно, уроды — спору нет. И так, как сейчас, быть не должно. Только самим ведь тоже в бандитов превращаться неохота. Я вот, например, не хочу жить, как криминальный элемент какой-нибудь. Паскудно же.

— А и не надо так жить, — спокойно возразил я. — Я, что ли, хочу, по-твоему? Но терпеть как падла какая себя пупом земли возомнит, тоже не хочу. Не заслужила этого моя страна и мы не для того кровь проливали, чтобы это терпеть. А там денег соберем и дело свое откроем. Автомастерскую, например, или что-нибудь еще. Долго, скорее всего, нам так жить не придется: доходы у них хорошие, нескольких раз нахлобучим и хорош. Хватит. А там уже и легальный бизнес откроем, раскрутимся и будем зарабатывать.

— Не знаю… Рискованно это как-то… — вдумчиво сказал Илья. — Да и бабки это ведь тех самых людей, у которых они отобраны. Стремно как-то.

— Жить вообще рискованно, — я медленно покачал головой. — Особенно здесь и сейчас: выходишь из дома и не знаешь, вернешься обратно или нет. И деньги постепенно забываешь, как выглядят. Это лучше, что ли? Или что, вам нравится вот так прозябать? Илюха, ты мне сам вчера по телефону жаловался, что ребенку смесь молочную не можешь купить! Петь, а у тебя там долг твой годовой за квартиру как, уже рассосался сам по себе? Ребята, мы с вами служили, отдавали свой долг стране, воевали за нее — а теперь мы что, использованный материал? На свалку? Ни на что больше не годны?

Про то, что мы забираем краденное, и эти деньги бандиты забирают у населения, мне было нечего возразить. Забирают. Вот только больше не заберут.

— Там мы приказы выполняли, — начал было Петр.

— А здесь приказы мы должны отдать себе сами, — парировал я. — Тебе никогда не хотелось указать уродам их место? И заодно самому пожить по-человечески, а не считать, хватит ли на сигареты, если в метро зайцем проедешь?

— Ты мне предлагаешь вместо зайца стать волком?