Затем последовало еще несколько вопросов. Всякая ерунда, призванная проверить мою любовь к партии и стране и ненависть к врагам-империалистам. Любовь подтвердил. Ненависть тоже.

– Достаточно, я думаю, – сказал Румянцев, – Давай пропуск.

– И что дальше? – спросил я, не спеша уходить.

– Ничего, иди работай. Пока.

Пристально глядя ему в глаза, не смог определить ничего, ни хорошего для себя, ни плохого. А чего они хотели-то? Магнитофон зачем? Кто будет всё это слушать? Капитан, конечно, ничего не скажет. Поговорить с Эммой Эдуардовной? А что она мне скажет? Она, так же, как и я, наверняка не знает причин, по которым КГБ опять мной интересуются. Он сказал, иди работай. Ну, что ж, поеду в спецхран. Межуеву доклад надо подготовить, а у меня запас совсем небольшой.

По дороге думал, что если комитетские всерьёз взялись за меня, то могут и телефон прослушивать и квартиру на прослушку поставить. Это теперь, вообще, ни о чём серьёзном дома говорить нельзя? Чёрт бы их побрал. Ну, допустим, с Сатчаном я и так только вне дома встречаюсь. Но достаточно ли этого? Что им стоит ему в машину микрофон засунуть?

***

г. Москва. Кабинет первого секретаря Пролетарского райкома КПСС.

– Михаил Жанович, добрый день, – зашёл к Бортко Сатчан.

– Заходи. Что скажешь? – хмуро глянул на него второй секретарь.

– Да, вот, всё думаю, думаю… Михаил Жанович, не хочется меховую фабрику отдавать. Да и ничего не хочется отдавать.

– А кому хочется? – грустно усмехнулся тот.

– Так, давайте, и не будем отдавать.

– Ты в своём уме? Как ты себе это представляешь?

– Михаил Жанович, я вчера с Ивлевым встречался. Знаете, какую он мысль высказал? Там, где нет государственных законов, действуют законы джунглей. Кто сильнее, тот и прав.

– Тоже мне, удивил! – раздражённо откинулся в кресле Бортко. – Мы потому и лишаемся наших предприятий.

– Погодите, Михаил Жанович, он имел в виду, что сила может разной быть. Быть связана с неожиданными решениями.

– Что ты предлагаешь, блефовать? Это не пройдёт. Весь наш блеф на раз-два проверяется.

– А если не блеф? Если шантаж?

– Ты совсем сдурел? – посмотрел на него круглыми глазами начальник. – Какой шантаж? Кого ты собрался шантажировать? Чем?

– Погодите, Михаил Жанович. Тут важно заставить их смотреть на нас, как на равных. Заставить их пойти на переговоры с нами. Можно же предложить с ними объединиться и ничего не терять.

– Да кто с нами разговаривать будет? Там такие люди…

– Вот. Для этого и нужен шантаж, чтобы они нас выслушали. Мне вчера Ивлев подсказал, что нужно на них компромата побольше разного собрать. Нетрудовые доходы, аморалка, а если удастся на уголовку чего-нибудь нарыть, то еще лучше. Вот тогда и выслушают они нас как миленькие.

– И что ты им скажешь?

– Что худой мир лучше крепкой ссоры. Мы отдавать своё не хотим. Попробуете забрать, сами ни с чем останетесь, мы все собранные на вас материалы отправим в ЦК и КПК, и дружно все слетите со своих кресел. Так что, вместо взаимного истребления, давайте лучше дружить и работать вместе.

– Блин… – с опаской откинулся в кресле Бортко, но, подумав немного, продолжил. – Война, значит? А что? Мы ж не твари бессловесные. Взбрыкнём, да?

– Ну, хотя бы попытаемся, – кивнул Сатчан.

***

В Ленинке просидел часов до четырёх дня. Больше мой голодный желудок не выдерживает. Зато успел и поработать, и Хайнлайна с часик почитать. Домой вернулся в начале шестого. Перекусил по-холостяцки. И наткнулся глазами на напоминалку Галии про пальмы капитана. Какая она, всё-таки, молодец. Сам бы я про них не в жизнь не вспомнил. Взял ключи от квартиры Николая и пошёл на седьмой этаж пешком.

Между шестым и седьмым этажами у окна курил Мишка-цыган. Поздоровался с ним, не останавливаясь. Он что-то буркнул в ответ.

Полил пальмы. Земля пересохла, в начале недели же не поливал, в Паланге был. А жара стоит конкретная. Вот-вот пожары начнутся, насколько помню. И не расскажешь, ведь, никому.

Надо не забывать про эти несчастные пальмы. А то останутся от них к возвращению Николая одни ёлки-палки. А он нам много чего должен привезти, не надо его расстраивать. Да и в целом мужик хороший, цельный, с такими всегда все понятно.

Решил, что по такой жаре воды много не бывает. Надо получше позаботиться о растениях. Поставил обе кадки рядом, нашёл ведро, набрал в него воды доверху и поставил его на табуретку. Осталось найти какую-нибудь старую тряпку, чтобы порвать её на полосы и соединить воду в ведре с землёй в кадке. По принципу сообщающихся сосудов, вода начнёт перетекать под растения. Только ленты должны быть достаточно длинными, чтобы хватило их до дна ведра и обмотать вокруг ствола пальмы, чтобы земля увлажнялась равномерно. Простынь бы какую на полосы распустить, – подумал я, оглядываясь. – О! Капитан, уезжая, радиолу накрыл какой-то старой измызганной шторой. Вот от неё две ленты и отрежу.