– Вы, обе, – министр кивнул в сторону жены и дочери, – марш в вестибюль. А ты, – проводив взглядом родственниц, Чизуэлл обернулся к Страйку, – назови мне хотя бы одну причину, по которой я не должен дать тебе пинка под зад. Ты вообще соображаешь, – от ярости Чизуэлл брызгал слюной ему на галстук, – что меня назвали мерзким убийцей в присутствии как минимум двух десятков свидетелей, включая прессу?

– Все подумали, что это городская сумасшедшая, – не спасовал Страйк.

Даже если такое предположение хоть сколько-нибудь успокоило министра, то это никак не отразилось на его лице.

– Завтра в десять у меня будет с тобой разговор, – продолжил Чизуэлл. – Только не в офисе. А в квартире на Эбери-стрит.

Он отвернулся, но, немного поразмыслив, опять повернулся к напарникам-детективам.

– И вы тоже будьте любезны присутствовать, – желчно обратился он к Робин.

Стоя бок о бок, Робин и Страйк наблюдали, как министр неуклюже поднимается по лестнице.

– Мы уволены? – прошептала Робин.

– Как пить дать, – ответил Страйк, который немного оклемался, но едва стоял на ногах от боли.

– Корморан, а что было на том плакате? – поинтересовалась Робин.

Молча пропустив даму в персикового цвета шифоне, Страйк тихо проговорил:

– Чизуэлл, болтающийся в петле, а под ним гора мертвых детей. Но была в этой композиции одна закавыка.

– Какая?

– Детишки – все чернокожие.

Страйк вытер нос ладонью и потянулся в карман за сигаретой, но вовремя вспомнил, где находится, и тут же опустил руку.

– Послушай, если эта особа, Элспет, будет здесь, постарайся разузнать, что ей известно насчет Уинна. Это очень поможет отстоять наш итоговый гонорар.

– Хорошо, – ответила Робин. – Кстати, у тебя затылок все еще кровоточит.

Страйк безуспешно попытался вытереть голову салфетками, прихваченными из автомобиля, и заковылял вверх по лестнице рядом с Робин.

– Сегодня нас не должны видеть вместе, – проинструктировал он, когда, переступив порог, они оказались под янтарно-пурпурно-золотым сводом. – На Эбери-стрит, возле дома Чизуэлла, есть кафе. Встречаемся там завтра в девять утра: погибать – так с музыкой. Ну, давай вперед.

Когда Робин уже сделала несколько шагов в сторону внушительной парадной лестницы, Страйк сказал:

– Кстати, шикарное платье.

Холл дворца-усадьбы представлял собой необъятное пространство. Парадная лестница, устланная красной с золотом ковровой дорожкой, вела на второй этаж, где разделялась на два крыла, от которых вправо и влево отходили коридоры. Стены, возведенные, судя по всему, из мрамора, отливали охрой, жухлой зеленью и оттенками розового. Нескольких паралимпийцев прямо от входа проводили к лифту, тогда как Страйк медленно поковылял к лестнице, чтобы самостоятельно вскарабкаться наверх, беспрепятственно и свободно держась за перила. Сквозь большое, обильно декорированное окно верхнего света, поддерживаемое колоннами, почти не было видно неба из-за многообразия подсветки, призванной подчеркнуть цветовую гамму больших, во всю стену, венецианских полотен на библейские сюжеты.

Стараясь шагать естественно, чтобы никто не принял его за ветерана-паралимпийца и не стал требовать рассказа о былых заслугах, Страйк смешался с толпой приглашенных и проследовал от лестницы по правому коридору мимо балкона в небольшой аванзал, выходящий на внутренний двор, где припарковались автомобили официальных лиц.

Оттуда гостей провели налево, в длинную и просторную картинную галерею, устланную светло-зеленым ковром с нежно-розовым орнаментом. По обеим сторонам галереи располагались высокие окна, и каждый дюйм простенков занимала какая-нибудь картина.

– Прохладительный напиток, сэр? – прямо с порога обратился к Страйку официант.

– Это шампанское?

– Английское игристое, сэр, – уточнил молодой человек.

Страйк больше для порядка взял бокал и устремился в гущу приглашенных, по пути миновав Чизуэлла и Кинвару, которые слушали (или, как думалось Страйку, притворялись, что слушают) спортсмена-колясочника. Кинвара исподволь проводила Страйка подозрительным взглядом, когда тот направился в дальний конец зала, надеясь отыскать там стул или хотя бы подобие стойки, чтобы разгрузить ноги. На его беду, облокотиться было не на что и во всей галерее не оказалось ни единого стула; чтобы отвлечься, Страйк подошел к гигантскому полотну графа д’Орсе, изображавшему королеву Викторию верхом на серой в яблоках лошади. Прикладываясь к бокалу с игристым вином, он украдкой пытался остановить кровь, по-прежнему сочившуюся из носа, и оттереть со своих брюк наиболее заметные пятна грязи.

Мимо него сновали официанты, разносившие закуски. Страйк успел схватить пару канапе с крабами и принялся изучать зал, отметив еще одно эффектное мансардное окно, на сей раз опирающееся на золоченые пальмы.