Этот маршрут вел мимо «Le Manoir aux Quat’Saisons». Сдавая задним ходом с парковки, Робин вспомнила о полученных от Мэтью сообщениях. Он заявил, что это рабочая переписка, но Робин не припоминала, чтобы он когда-нибудь связывался со своей конторой в выходные. Наоборот, он вечно брюзжал, что у Робин ненормированный рабочий день, который перетекает в субботу и в воскресенье, тогда как у него все четко.

– Что? – переспросила она, сообразив, что к ней обращается Страйк.

– Говорю: есть поверье, что они приносят беду, это так? – повторил Страйк.

– Кто?

– Белые лошади. Есть даже какая-то пьеса, где белые кони выступают предвестниками смерти^[38].

– Насчет пьесы не знаю, – ответила Робин, переключая передачу. – Но в Откровении Иоанна Богослова смерть является на белом коне.

– На бледном коне^[39], – поправил Страйк и опустил оконное стекло, чтобы покурить.

– Педант.

– Сказала женщина, которая отказывается называть бурую лошадь «бурой».

Он взял в руки грязный деревянный крест, который скользил туда-сюда по приборной доске. Робин смотрела перед собой, намеренно фокусируя взгляд на любых приметах местности, которые могли бы заслонить зримый образ, посетивший ее при виде этой находки, прятавшейся в толстых корнях крапивы: образ младенца, гниющего в земле на дне лесной ложбины и забытого всеми, кроме одного человека, прослывшего безумцем.

На следующее утро Страйк болью расплачивался за поход через лес в имении Чизуэлл-Хаус. Ему до того не хотелось вылезать из постели, топать вниз по лестнице и в воскресный день приниматься за работу, что пришлось напомнить себе, по примеру героя Хаймана Рота в одном из его любимых фильмов: никто не навязывал ему эту профессию. Частный сыск, подобно мафии, подчас требовал от человека невозможного. В ожидании побед приходилось мириться со всяческими привходящими обстоятельствами.

Ведь у него в свое время был выбор. Никто его не гнал из армии, даже когда он лишился половины ноги. Знакомые знакомых предлагали самые разные варианты, от управленческих должностей в охранных предприятиях до делового партнерства, но в нем сидела неистребимая жажда расследовать, разгадывать, восстанавливать порядок в нравственной вселенной. И если бумажная волокита, наем и увольнение подчиненных, привередливые клиенты не доставляли ему особой радости, то долгие рабочие часы, физические неудобства и элементы риска, связанные с этой работой, он принимал стоически, а иногда и не без удовольствия. Так что сейчас оставалось принять душ, надеть протез и сонно, через боль спуститься по лестнице, вспоминая слова зятя, Грега, о том, что конечной целью сыскной деятельности должно быть кресло начальника и руководство теми, кого, в буквальном смысле слова, кормят ноги.

Когда Страйк сел за компьютер Робин, мысли его переметнулись к ней. Он ни разу не задал ей вопроса о ее собственных амбициях в отношении агентства, так как полагал – вероятно, с долей самонадеянности, – что они совпадают с его помыслами: сколотить солидный банковский счет, чтобы обеспечить им обоим приличный доход, и браться только за самые интересные дела, без страха потерять все, если отвалится один клиент. А ведь, может статься, Робин ожидала разговора именно в таком ключе, который задал Грег? Страйк попытался представить, какой будет ее реакция, если предложить ей сесть на издающий непристойные звуки диван и посмотреть компьютерную презентацию насчет долгосрочных целей и вариантов брендинга.

Но мысли о Робин с началом работы каким-то образом трансформировались в думы о Шарлотте. Он вспомнил, как проходили дни, когда ему требовалось без помех несколько часов кряду посидеть за компьютером. Шарлотта либо уходила в неизвестном направлении, да еще напускала туману, либо под надуманным предлогом стремилась прервать его поиск, либо затевала ссору, которая напрочь выбивала его из колеи, отнимая драгоценное время. Но сейчас он отдавал себе отчет в том, что эти запутанные, изматывающие отношения не дают ему покоя по той причине, что Шарлотта с момента их случайной встречи в Ланкастер-Хаусе то исчезает для него, то появляется вновь, как кошка, которая гуляет сама по себе.