– Тогда давай на том и порешим: я подлец. – Он сидел у себя на кухне, соединенной с гостиной, подняв культю на придвинутый стул. На нем были одни семейные трусы, хотя ему вот-вот предстояло закрепить протез и надеть выходной костюм, чтобы слиться с толпой в арт-галерее Генри Драммонда. – Пожелаем друг другу всех благ и…

– Ну, знаешь ли, – вскипела она, – так просто ты не отделаешься. Я была счастлива, все у меня было хорошо…

– У меня и в мыслях не было портить тебе жизнь. Ты мне нравишься.

– Я ему нравлюсь! – взвизгнула она. – Год вместе – и я ему нравлюсь…

– Чего ты хочешь? – Он потерял терпение. – Чтобы я, не испытывая никаких чувств, заковылял с тобой под венец с одним только желанием – поскорее от тебя свалить? Ты вынуждаешь меня говорить то, что я не хочу. Я не хотел никому навредить…

– Но навредил! Мне навредил! А теперь умываешь руки, будто ничего не произошло!

– Ну а ты, стало быть, хочешь закатить сцену в ресторане?

– Я хочу, – заплакала она, – расстаться так, чтобы потом не чувствовать себя одноразовой дешевкой…

– Для меня ты никогда такой не была. И сейчас не такая. – Страйк закрыл глаза; он уже проклинал тот день, когда оказался на той вечеринке в доме Уордла. – Видишь ли, ты слишком…

– Только не говори, что я для тебя слишком хороша, – сказала она. – Разойдемся достойно.

И повесила трубку. Страйк испытал небывалое облегчение.

Ни одно расследование еще не приводило Страйка с таким упорством в одну и ту же ограниченную часть Лондона. Через пару часов такси доставило его на пологий склон Сент-Джеймс-стрит: впереди высилось краснокирпичное здание Сент-Джеймсского дворца, а справа – клуб «Прэттс» на Парк-Плейс. Расплатившись с водителем, он направился к галерее Драммонда, которая находилась между винным супермаркетом и магазином головных уборов, на левой стороне улицы. Дома Страйк сумел кое-как пристегнуть протез, но передвигался с помощью телескопической трости, которую купила ему Робин, когда стало ясно, что протезированная нога в течение некоторого времени не сможет выдерживать повышенную нагрузку.

Разговор с Лорелеей, хотя и знаменовал разрыв отношений, которые его уже тяготили, не прошел бесследно. В глубине души он понимал, что некоторые из ее обвинений справедливы, пусть не по форме, но по сути. Он с самого начала предупредил, что не ищет ни преданности, ни постоянства, но она-то истолковала это как «пока не ищет», а он, понимая ее заблуждение, не стал вносить коррективы, чтобы сохранить для себя способ развеяться и отгородиться от чувств, раздиравших его после свадьбы Робин.

Однако умение Страйка отсекать эмоции, которому всегда противилась Шарлотта, а Лорелея посвятила длинный абзац в электронном письме, где препарировала его характер, еще никогда не подводило сыщика. На встречу с Генри Драммондом он пришел за две минуты до назначенного времени и с легкостью переключил свое внимание на вопросы, которые собирался задать старинному другу покойного Джаспера Чизуэлла.

Остановившись у черного мраморного фасада галереи, Страйк увидел свое отражение в сверкающей витрине и поправил галстук. По случаю сегодняшней встречи был надет выходной итальянский костюм. Позади его отражения виднелся мольберт с выигрышно освещенной картиной в резной золоченой раме. На холсте была изображена пара жокеев восемнадцатого столетия верхом на сюрреалистических, как показалось Страйку, лошадях с длинными жирафьими шеями и вытаращенными глазами.

За тяжелой дверью открывалась тихая, прохладная галерея с отполированным до блеска полом из белого мрамора. Опираясь на трость, Страйк осторожно лавировал среди оправленных в массивные золоченые рамы картин, которые изображали либо диких животных, либо сцены охоты и подсвечивались незаметными лампами, утопленными в белые стены; вскоре из боковой двери показалась холеная молодая блондинка в облегающем черном платье.

– О, добрый день! – Она даже не спросила его имени и, звонко цокая шпильками по мраморным плитам, направилась куда-то в глубину зала. – Генри! К вам мистер Страйк!

Из потайной двери появился Драммонд, мужчина необычной наружности, чьи аскетические черты лица – острый нос, черные брови – окаймлялись складками жира, как будто в тело веселого помещика втиснули какого-то пуританина. Широкие бакенбарды и темно-серый костюм придавали ему неподвластный времени, безошибочно узнаваемый облик человека из высшего общества.

– Приветствую вас. – Он протянул посетителю теплую, сухую руку. – Милости прошу ко мне в кабинет.

– Генри, сейчас звонила миссис Росс, – сказала блондинка, как только Страйк вошел через потайную дверь в небольшое помещение, где вдоль всех стен тянулись книжные стеллажи красного дерева и царил безупречный порядок. – Она хотела бы до закрытия посмотреть наших Маннингсов^[46]. Я уведомила ее, что эти работы отложены, но она тем не менее…

– Дайте мне знать, когда она приедет, – недослушал Драммонд. – Люсинда, вас не затруднит принести нам чай? Или кофе? – осведомился он у Страйка.

– От чая не откажусь, спасибо.