И действительно, это был он, Билли Найт, в сером спортивном костюме и больничных шлепанцах. Под ввалившимися глазами темнели круги: некоторое время тому назад голову ему обрили под ноль. Указательный и большой пальцы левой руки были забинтованы. Хотя под спортивным костюмом, который, наверное, привез ему Джимми или пожертвовал кто-то из пациентов, угадывалась дистрофичная худоба, ногти были обкусаны до крови, а в уголке рта мокло воспаленное пятно, Билли уже не распространял вокруг себя тяжелый животный дух. Шаркая, он вошел в переговорную, пригляделся к Страйку и протянул ему костлявую руку, которую Страйк тут же пожал. Билли обратился к врачам:

– А вы, что ли, тут сидеть будете?

– Да, – ответил Колин, – но ты не волнуйся. Мы тихонько. А ты можешь говорить мистеру Страйку все, что угодно.

Камила отодвинула два стула к стене, а Страйк и Билли остались сидеть друг против друга за столом. Страйк предпочел бы более уютную обстановку, но опыт службы в Отделе специальных расследований заставлял предположить, что прочный барьер между опрашивающим и опрашиваемым – штука полезная, тем более в запертой психиатрической палате.

– Я тебя разыскивал с того самого дня, когда ты пришел ко мне в агентство, – сказал Страйк. – Мне за тебя было очень тревожно.

– Ну… – замялся Билли. – Извиняюсь.

– Ты помнишь, что рассказывал мне тогда в агентстве?

С отсутствующим, казалось бы, видом Билли тронул нос, потом грудину, но это был лишь призрак того тика, который терзал его на Денмарк-стрит, лишь способ напомнить себе то важное событие.

– Ага, – ответил он с еле заметной безрадостной улыбкой. – Я рассказывал про того ребеночка, на горке, возле лошади. Как его потом задушили. Я сам видел.

– Ты и сейчас уверен, что видел, как душили ребенка? – уточнил Страйк.

Билли сунул в рот указательный палец, погрыз ноготь и кивнул.

– Ну, – ответил он, вынув изо рта палец. – Видел. Джимми говорит – я это выдумал, потому что я… ну, сами понимаете… того. А вы с Джимми-то знакомы теперь? В «Белую лошадь» за ним шли, ага? – (Страйк кивнул.) – Ой, ну и злился он, как черт. Белая лошадь, – повторил Билли с неожиданным смехом. – Потешно. Вот ржака, до чего ж потешно. Мне раньше и в голову не приходило.

– Ты мне рассказал, что ребенка убили «возле лошади». Которая из лошадей имелась в виду?

– Уффингтонская белая лошадь, – отчеканил Билли. – Это большая меловая фигура, на горке, возле тех мест, где я вырос. На лошадь-то не больно похожа. Скорей на дракона смахивает, тем более там и Драконий холм рядышком^[58]. Вот почему, спрашивается, все говорят: лошадь, лошадь? Непонятно.

– Можешь рассказать мне во всех подробностях, что ты видел тогда на горке?

Как и та девочка-скелет, которую Страйк встретил в коридоре, Билли долго смотрел как бы внутрь себя, а реальность в данный момент для него не существовала.

– Я тогда мелкий пацаненок был, реально мелкий. А они вроде мне чего-то подмешали. Уж как меня тогда выворачивало, как живот крутило! И ковылял я, как сонный, медленно, враскачку, а они меня заставляли слова повторять, но я-то еще и говорить толком не умел. Они все – в покатуху, а как в горку пошли, я и вовсе упал на траву. Один дядька меня чуток на руках пронес. А меня жуть как в сон клонило.

– Ты считаешь, тебе подмешали наркотик?

– Ну, – отрешенно сказал Билли. – Гашик, не иначе. У Джимми всегда запасец водился. Наверно, Джимми для того и потащил меня с собой на горку, чтоб отец не прознал, как они надо мной измывались.

– «Они» – это кто?

– Почем я знаю? – попросту сказал Билли. – Взрослые. Джимми-то сам на десять годков меня старше. Папа мой, когда выпивать с дядьками ходил, всегда меня на Джимми оставлял. А они завалились к нам домой среди ночи, я и проснулся. Один дал мне йогурта поесть. Там еще одна малявка была. Девочка. А потом втиснулись мы все в машину и поехали… Я никуда ехать не хотел. Тошнило меня сильно. Ну, я и заплакал, а Джимми меня ремнем, ремнем… К лошади уже в потемках приехали. Из мелких только и были я да та девочка. Уж как она ревела! – вспомнил Билли, и кожа на его тощем лице натянулась еще сильнее. – Уж и верещала, и маму звала. А этот ей и говорит: «Мама тебя все равно не услышит, нету ее».

– Кто такой «этот»?

– Дык… тот самый. – Билли перешел на шепот: – Который ее задушил.

Открылась дверь, и незнакомая медсестра внесла чай.

– Приятного аппетита, – прощебетала она, не сводя глаз со Страйка.

Мужчина-психиатр слегка нахмурился, и она выскользнула за дверь, плотно затворив ее с другой стороны.