– Но пока я готовился, старый черт продрал глаза, увидел, как я прикрепляю трубку к баллону, и ожил, мать его! Еле-еле поднимается, хватает со стены шпагу Фредди и лезет в драку, но я-то клинок у него вырвал. Погнул даже, пока отбирал. Силком усадил папашу на стул… старикан все еще сопротивлялся… ну и… – Рафаэль изобразил, как надевает пакет на голову отца. – Капут.

– А потом, – с пересохшим ртом выговорила Робин, – ты с его телефона сделал необходимые звонки, чтобы обеспечить себе алиби. ПИН-код тебе, конечно, сообщила Кинвара. И ты ушел, не закрыв как следует дверь.

Робин не знала, почудилось ей или нет движение за иллюминатором слева. Она не отводила глаз от Рафаэля и слегка дрожащего пистолета.

– Очень многие улики – косвенные, – пробормотал Рафаэль все с той же стеклянной неподвижностью во взгляде. – И у Флик, и у Франчески есть повод меня оболгать… С Франческой я расстался некрасиво. Но у меня еще остается шанс…

– Шансов у тебя ровно ноль, Рафф, – сказала Робин. – Кинвара недолго будет тебя выгораживать. Когда она узнает правду о «Скорбящей кобыле», ей откроется и все остальное. Сдается мне, именно ты настоял на том, что в гостевой спальне сыровато, а потому картину надо перевесить в гостиную – якобы в память об усыпленной лошадке. Очень скоро Кинвара осознает, что все гадости, которые ты ей наговорил при расставании, были чистой правдой, а отношения ты возобновил только потому, что узнал настоящую цену этого полотна. Но хуже всего, – сказала Робин, – что она поймет: когда вы оба услышали, как в усадьбе орудуют чужаки, на сей раз невымышленные, ты выгнал им навстречу женщину, якобы горячо любимую, в одном белье, а сам остался в доме защищать…

– Хватит! – взревел он, и ей в лоб снова уперлось дуло пистолета. – Кончай трендеть, хватит.

Робин замерла. Она представила себе, что с ней сейчас будет. Рафаэль сказал, что застрелит ее через подушку, чтобы заглушить грохот, но, как видно, забыл и уже плохо владел собой.

– Ты знаешь, каково это – гнить в тюрьме? – спросил он.

Она попыталась сказать «нет», но не смогла выдавить ни звука.

– Шум и гам, – зашипел он. – Вонь. Мерзкое, тупое отребье. Животные. Некоторые – хуже зверей. Я и помыслить не мог, что бывают такие людишки. Где жрешь, там и гадишь. Ни на миг нельзя расслабиться, чтобы не получить заточкой в спину. Лязг, вопли, убожество, насилие. Пусть лучше меня похоронят заживо. Больше я туда не вернусь… Мне светила жизнь-мечта. Мне светила свобода, полная свобода. Чтобы не пресмыкаться перед такими ничтожествами, как Драммонд. Я давно присмотрел себе виллу на Капри, с видом на Неаполитанский залив. Потом собирался оборудовать славную берлогу в Лондоне… купить новую машину, как только с меня снимут этот сраный запрет… вообрази: прогуливаешься по улицам и можешь купить, что душе угодно. Жизнь-мечта… А оставалось всего ничего: убрать с пути пару небольших помех… Флик – это просто: поздний вечер, темный закоулок, нож под ребра, жертва уличной преступности. А Кинвара… пусть бы составила завещание в мою пользу, а через несколько лет – вот несчастье – сломала шею, упав с норовистой лошади, или утонула бы где-нибудь в Италии… она ведь плавает как топор… И после этого – послать всех куда подальше, правильно? И Чизлов, и мою шлюху-мать. Чтобы ни от кого не зависеть. У меня всегда бу… А впрочем, к черту все, – осекся он.

Робин увидела, как под смуглой кожей проступает смертельная бледность, а вокруг ввалившихся глаз сгущаются глубокие тени.

– К черту все. Знаешь что, Венеция? Не нравишься ты мне. Я вышибу твои поганые мозги. Приятно будет посмотреть, как твоя башка взорвется раньше моей…

– Рафф…

– «Рафф… Рафф»… – заблеял он с издевкой. – Почему каждая баба считает себя особенной? Все вы одинаковы – нет среди вас ни одной особенной.

Он потянулся за лежащей рядом дряблой подушкой.

– Мы уйдем вместе. Хочу попасть в ад под ручку с сексуальной девчон…

Со страшным треском разбиваемого в щепки дерева распахнулась дверь. Рафаэль резко обернулся, наставив револьвер на чью-то крупную фигуру. Робин упала на стол, чтобы схватить Рафаэля за руку, но тот отшвырнул ее локтем, и у нее из разбитой губы брызнула кровь.

– Рафф, нет, не надо – не смей!

Сгорбившись в тесной каюте, он сунул ствол себе в рот. На расстоянии вытянутой руки от него остановился, тяжело дыша, выбивший дверь плечом Страйк, а за спиной Страйка оказался Уордл.

– Давай, стреляй, трусливый говнюк! – крикнул Страйк.

Робин хотела что-то сказать, но язык не слушался.

Раздался тихий металлический щелчок.

– Я вынул все пули, когда отирался в доме Чизлов, тупой ты ублюдок. – Страйк, прихрамывая, двинулся вперед, перехватил руку Рафаэля, и револьвер с чавкающим звуком вырвался из обмякшего рта. – Думал, ты самый умный, а?