Сказал и прислушался к собственным словам: как прозвучало? Естественно прозвучало. Странно, с того момента как я сюда попал, о ней вспомнил раза два. Или три, и то в контексте поднявшейся паники, подачи меня в розыск и так далее. А как о женщине, жившей со мной… даже эротических воспоминаний не было. Почему? Она мне безразлична или это я сам настолько бесчувственная скотина, что с глаз долой – из сердца вон?

Нет, не знаю и понять не могу. Вот напротив меня сидит красивая женщина с ясными глазами, положившая подбородок на сплетенные тонкие пальцы, при взгляде на которую у меня аж сердце замирает, – это как? И с тех пор как увидел ее позавчера, думал о ней не переставая, до сегодняшней встречи минуты считал. А про ту, другую – нет ничего, пустота. Холодная, равнодушная пустота.

– А ты? – спросил я Настю.

– Тоже в разводе – не сложился брак, – ответила она. – За год до провала разошлись. То, что сначала кажется одним, на поверку оказывается чем-то совсем другим, – добавила она и перевела разговор на другую тему: – Ты чем занимался?

– Был, что называется, «предпринимателем», – ответил я ей, усмехнувшись. – «Предпринимал» всякое, деньги зарабатывал, в общем, и нервы себе трепал. Оливковым маслом торговал, испанским. А ты?

– Пилотом-инструктором в Мячкове, в аэроклубе, я же вроде говорила. Ну и в соревнованиях выступала по пилотажу. А до этого… «предпринимательства»?

– Учился. На экономиста. Еще раньше в армии был, воевал немножко.

– Где?

– У вас афганской войны не было? – спросил я.

Она цокнула языком и покачала отрицательно головой, затем сказала:

– Но про такую слышала, она во многих слоях была. Рассказывают люди. У нас и чеченской войны не было, а у вас?

– Тоже была, уже вторая началась. А я вот на Афган успел, в воздушно-десантных служил. С парашютом прыгать умею, кстати. А что у вас так тихо?

– Ага, мы вообще какой-то очень спокойный слой, если людей послушать. У нас даже СССР не разваливался – так, были реформы всякие, да и все. Ладно, это не очень важно, здесь сколько людей, столько и слоев, я уже отчаялась встретить кого-нибудь из своего. Дважды попадались люди из похожих, но все время оказывалось, что из других.

– А нужно?

– Нет абсолютно – просто интересно, – покачала она головой.

Принесли солянку в глиняных глубоких мисках – наваристую, густую, выглядящую очень соблазнительно. Я указал глазами на водку, она кивнула, затем сказала:

– Я вот так делаю обычно, смотри.

Плеснула на дно стакана водки граммов тридцать, остальное долила морсом, до самого верха. Пригубила немного, сказала:

– Водки и не чувствуется почти. А то так, в чистом виде, ее ненавижу, даже от запаха трясет.

– Я тоже к ней так, не с большой любовью, – сказал я. – Пиво куда духовно ближе.

– Здесь пиво хорошее, закажи, – предложила она.

– Не-а, сейчас не хочется, я как ты, – покачал я головой, после чего повторил ее манипуляции.

Результат оказался предсказуемым: ни вкус, ни запах алкоголя действительно почти не ощущались. То, что и надо сейчас, пожалуй. Солянка и вправду оказалась хороша, не только с виду. Даром что горячая, а ложками заработали вперегонки, у нас даже беседа прервалась на какое-то время.

Дальше, что называется, «просто болтали». Вспоминали что-то из прошлой жизни, Настя рассказывала про город, что где есть и как здесь жить. Спросила даже:

– Ты в общаге сейчас?

– Ага, – кивнул я. – Пока туда определили.

– А в курсе, что можно и комнату себе добыть? Это несложно. Просто уже платная будет, зато почти свобода. Хоть и большая коммуналка в основном, здесь по-другому не строили. Есть пара домов с нормальными квартирами, где городская администрация живет, а остальное так, система коридорная.

– А перестроить?

– Пытается кто-то, но под это ни ресурсов, ни сил, и Администрация помогать не рвется: им особо не надо, у самих все в порядке. Но все же комната не общага, все лучше. Вас сколько в комнате?

– Трехместная, но нас двое – как раз Федька со мной.

– А мы с Леной квартирку делим, хоть и странную – санузел свой, а кухня в коридоре, общая уже. Но вроде почти нормально живем.

– Хочется обратно? – спросил я ее.

– Не знаю, – пожала она плечами. – Честно, не знаю. Здесь жить, с одной стороны, тяжко, с другой – вроде интересно. И… про возраст ты в курсе?

– Что не стареем?

– Именно, – сказала она и вновь отпила из стакана. – Это все же здорово, согласись. Так мне сколько было отпущено? Семьдесят? Восемьдесят? А здесь?

– А сколько здесь?

– Ну… тот же Милославский полагает, что мне одной молодости здесь лет сто отпущено. Мне вот тридцать сейчас. Через сто лет станет сорок, что тоже не так чтобы старость. Сто против десяти. Правда, тут другое пугает – все эти сто в грязи, холоде, постоянной опасности, и Тьма наступает.

– Да, Милославский говорил, – подтвердил я.