— Скажите, князь, — обращаюсь к Щербатову, приехавшему на урок, и севшему отобедать с нами, — Вы не хотите составить мне компанию в поездке на север? Её Величество разрешило забрать моих родственников из Холмогор. Но Никита Иванович явно тяготится предстоящей дорогой. Вы же вполне достойная кандидатура в попутчики. Не думаю, что у меня будет время на занятия по арифметике и танцам. Зато уроки истории или этикет вы вполне можете преподавать и в карете.

Упомянутый Панин аж жевать прекратил от столь явной наглости и завуалированной лжи. Но произнёс я всё, наивно глядя на собеседников, аки ребёнок. Замечаю, что подобное поведение удаётся мне всё лучше. Зато Щербатов преисполнился гордости, хотя пытался скрыть свои чувства. Но улыбка довольства то и дело проскакивала по его лицу.

— Ваше Высочество, вы всегда можете на меня рассчитывать. Долгого пути я не боюсь, ибо Россия — моя Отчизна, а другой у меня нет. А выполнять приказ императрицы нам не помешают ни дороги, ни морозы, — после слов князя Никита Иванович слегка покраснел от возмущения, — Заодно можно использовать поездку в научных целях. Ведь мы познакомимся с русским севером! Надо заметить, что поморов надо считать отдельным этносом в большой семье русских народов. Я давно мечтал узнать побольше об их культуре и нравах. Это суровый край и достойные люди! А графу действительно лучше остаться в столице. Боюсь, что в дороге его ждут одни разочарования и неудобства. Шутка ли, но на ямских станциях уборные в основном на улице. И питаться придётся тем, что сготовят слуги на скорую руку. Нет, Никите Ивановичу не одолеть поездку, ведь это не европейские ухоженные дороги.

Да, я теперь высочество. Раз Екатерина разрешила, то знать сразу вспомнила о моём происхождении. Но это к делу не относится. Меня позабавили ответ князя и реакция графа. Есть у Щербатова небольшие слабости, которые мне удалось нащупать. Уж больно яро он ратовал за всё русское, особенно в беседах с Паниным, являющимся сторонником европейского пути развития империи. И, естественно, Михаил Михайлович не мог пройти мимо возможности поиронизировать над оппонентом. Здесь же он не удержался, и даже основательно приложил собеседника.

Это хорошо, что Щербатов позволил себе сегодня немного больше, нежели обычно. В противном случае Панин мог догадаться о моей провокации. Но обидные слова князя затмили разум обычно рассудительного вельможи. После небольшой паузы, он сделал глоток вина и произнёс ожидаемые мною слова.

— Вы Михаил Михайлович не заговаривайтесь и не берите на себя лишнего. Наставником Его Высочества назначили именно меня. И я сам определю, ехать мне или нет. Заодно решу, соответствуют ли некоторые персоны компании для предстоящей поездки. Ещё не забывайте, что я служил в армии и тягостями походной жизни меня не удивить.

Здесь граф слегка приукрасил свою биографию. Служил он в конной гвардии и в войнах не участвовал. А карьеру Панин сделал на поприще дипломатии. Только всё это не важно. Главное — я еду на север! И теперь Никите Ивановичу не удастся задерживать отправление под благовидными предлогами.

А ведь в Холмогорах живёт мой отец, братья и сёстры. Мне пришлось, чуть ли не клещами вытаскивать новости об их здоровье и условиях содержания. Но удалось только узнать, что они живы, содержатся в усадьбе и могут гулять на свежем воздухе. От сердца сразу отлегло. Ведь мои близкие избежали содержания в скотских условиях.

[1] Луи Огюст Лё Тоннелье, барон де Бретёйль, барон де Прёйи (1730 — 1807) — французский аристократ и государственный деятель; дипломат, агент тайной дипломатической службы Людовика XV и министр.

Интерлюдия

1

— Проходи, кузен, — герцог оторвался от ростового окна и обернулся к вошедшему человеку, — Сейчас Антуан принесёт горячий шоколад, а пока располагайся.

Сухопарый и высокий вельможа, молча сел в роскошное кресло. Тут же в кабинете появился слуга с подносом и поставил на небольшой столик две чашки. Проследив взглядом за лакеем и удостоверившись, что дверь плотно закрыта, хозяин кабинета расположился напротив гостя. Взяв фарфоровую чашечку, он сделал небольшой глоток и нарушил затянувшееся молчание.

— Вчерашний приём в Версале оставил грустное впечатление. Как же нам не хватает покинувшей этот мир Жанны[1], — показательно вздохнул первый министр[2] Франции, — Я не вижу кандидатуры, которая даже близко походит умом и чувством вкуса на покойную маркизу. Наша любимая страна потеряла достойную дочь! Да и Его Величество лишился столь сильной опоры!

Двоюродный брат[3] и по совместительству министр иностранных дел, продолжил слушать и пить шоколад. Сезар отличался от невысокого и пухлого кузена не только внешне. Он предпочитал не тратить время на светскую болтовню, и вообще являлся человеком дела. При этом министр никогда не забывал, кому обязан стремительным возвышением. Поэтому спокойно относился к излишней порывистости Этьена. Да и герцогский титул он получил исключительно благодаря родственнику. Хотя заслуг перед Францией у него хватало.

— Что-то я увлёкся воспоминаниями, — грустно улыбнулся хозяин кабинета, — А с тобой и не поговоришь о светской жизни и последних новостях из салонов. Наверняка мой любимый кузен задумал очередную интригу. И на это нужны деньги? Что случилось на это раз? Снова испанские дела?