Вдруг за дверью послышалась какая-то суета. Вроде время помывки и стрижки ещё не пришло. Поэтому я не уделил внимания подозрительному шебуршанию и открывшемуся два раза окошку. А вот далее начались самые настоящие чудеса.

Сначала в темницу забежали сразу два взволнованных надзирателя. Сквозь полузакрытые веки я с удивлением наблюдал за их растерянностью и метаниями. Некоторое время охранники осматривали моё пристанище и наконец, приняли решение. Один схватил ведро, второй миски и оба выбежали в коридор, захлопнув дверь, но, не закрыв её на ключ. Через какое-то время появился один из них и принялся подметать загаженный пол. Его собрат прибежал немного позже, притащив новый матрац и одеяло. Меня осторожно поставили на ноги и убрали с лежанки остатки тряпок, едва прикрывающих сгнившую солому. На этом непотребстве я спал последние два или три года. Одеяло мне заменяла какая-то ветошь с неопределяемым цветом. В общем, за какие-то мгновения моя постель преобразилась. Давненько я не дышал запахом свежей соломы. Хорошо, что из-за растерянности, тюремщики не увидели исчерченной поверхности лежака.

Но это было ещё не всё. Один из надзирателей вдруг заговорил.

— Надо приодеть нашего юродивого. Уж больно он обветшал да завшивел, — хриплый голос нарушил многолетнюю тишину моей обители, — Только одёжки подходящей нет.

— Ничё, так сойдёт, — произнёс второй надзиратель, — Надо только рубаху с портками сменить. Давай быстрее выноси мусор и всю эту гадость. Я же за одеждой схожу.

Признаться, я с трудом понял, о чём говорит эта парочка. За последние годы мне приходилось общаться только с Майором, изрядно позабыв родную речь. Ведь меня даже истязали молча, пытаясь довести до совершенно безумного состояния. Этот вывод сделал учитель, когда я описывал свою жизнь. Но общий смысл, произносимый двумя ненавистными рожами, я уловил.

Через какое-то время оба надзирателя вернулись. Один из них, морщась от брезгливости, сорвал с меня рубаху и штаны, а второй быстро протёр мокрой тряпицей. Далее на меня надели обновы и разрешили сесть на лежанку. А затем наступило ожидание причины произошедшего переполоха. Хорошо, что это заняло мало времени. Новый скрежет замка и скрип двери раздался буквально минут через десять после ухода мерзкой парочки.

А вот новые действующие лица меня несказанно удивили. Первым в темницу заскочил один из надзирателей, держа в руке масляную лампу. Я аж немного поморщился от раздражающего света, ибо привык к полутьме. Следом в каземат зашёл офицер, осуществляющий пригляд, когда я мылся и стригся. Вернее, в тот день с меня сдёргивали одежду, обливали холодной водой и быстро срезали волосы с ногтями. Терпеть не могу его брезгливую гримасу, наползающую на худое лицо, при появлении в моей темнице. Сейчас же черты лица мучителя разгладились и приобрели какое-то угодливое выражение. Он даже не подносил к носу надушенный платок, в отличие от второго офицера.

Гость сильно отличался от помятого и блёклого тюремщика. Его чёрный мундир покрывало золотое шитьё, состоящее из нескольких полосок, расположенных на груди. Такие же узоры были на рукавах. Алый шарф, белые штаны и треугольная шляпа с пером, дополняли образ офицера, посетившего мою скромную обитель. Нет, ещё наличествовал платок, которым гость тут же прикрыл мясистое лицо, выдав гримасу омерзения.

Окинув взглядом серые стены, заплесневевшие углы и лежак, офицер остановил на мне недовольный взгляд. Я же продолжал сидеть, прикрыв глаза и ожидая дальнейшего развития событий. Чую, что в моей жизни произошли изменения. Только из мальчика Вани давно выбили и вытравили доверие к людям. Поэтому лучше помолчать, дабы не разочаровываться сильнее от несбывшихся надежд.

— Откуда такая вонь? Капитан, почему заключённый содержится в столь скотских условиях? — наконец произнёс гость и снова прикрыл лицо платком.

— Виноват, господин камер-юнкер. Опять эти канальи, не выполни свои обязанности, — произнёс в ответ рекомый капитан и грозно взглянул на замершего надзирателя, — Оба провинившихся будут наказаны.

Гость перевёл презрительный взгляд на говорившего, но тот совершенно не смутился. Оно и понятно. Хуже службы, чем нахождение долгие годы в крепости, просто не найти. Думаю, капитан обрадуется даже переводу на север, где я провёл свои детские годы.

— Вы меня понимаете? — гость обратился уже ко мне, — Я камер-юнкер Мусин-Пушкин[3] и послан Её Величеством для перевода вас в более достойные условия.

Не добившись ответа, важный гость снова посмотрел на напряжённое лицо капитана. Тот уже не был так спокоен и, мазнув по мне злобным взглядом, принялся оправдываться перед начальством.