Сосед сегодня выглядит необычно. Прямо из штанов готов выпрыгнуть, что сделать не сложно, они слишком широкие для его худосочной фигуры.

— Ты не слышал ещё⁈ — он плюхается на лавку рядом со мной.

От него разит свежим потом. Спешил, похоже, поделиться какой-то важной новостью.

— А что я должен был услышать?

— Так герцога нашего смертельно ранили! Говорят, стрелу с ядом в него пустили. Помрёт скоро! Герцогиня гонцов во все графства и монастыри отправила. Точно тебе говорю, это виргийцы! Или наш сосед герцог Ормайский.

— Так что точно-то? Те или этот? — усмехаюсь.

Мне всё равно, кто пришил нашего славного Виталия. Что это для меня изменит? Ничего.

Но у приятеля другое мнение.

— Ты чего, Степ, не понимаешь? Война же опять будет! Герцогиня этого так не оставит.

Только войны мне ещё здесь не хватало. Знаю, что и в нашем герцогстве неспокойно, шайки разгромленной крестьянской армии всё ещё безобразничают, да и обычные разбойники никогда тут не переводились, но всё это происходит довольно далеко от городских стен Неллера, в глухих лесах, ближе к северной границе с королевством Виргия, а конфликт с Габарией и вовсе на востоке Кранца, к тому же, там боевые действия вроде как уже завершились поражением нашей армии. Теперь, получается, ещё что ли одна война будет?

От Николаса толком ничего не узнать, он только выдумывать горазд, да повторять чужие размышления, причём, выбирая из них самые нелепые.

— Всё, остановись. — дёргаю за рукав ёрзавшего рядом со мной на скамье приятеля. — Пошли съедим по калачу — дядька испёк совсем недавно, поди ещё и не остыли — а потом сходим к ратуше и собору.

Понимаю, что тренировки на сегодня у меня закончились. Любопытство мне не даст спокойно позаниматься. Ерунда. Начались каникулы, так что, времени у меня теперь вагон и маленькая тележка.

Калач Ник проглотил практически не пережёвывая. И как только не подавился? Спас ему жизнь, протянув крынку с молоком. В прошлой жизни с парного молока у меня всегда случалось расстройство кишечника, не знаю, почему, а здесь, как и у остальных, всё нормально. Опекун каждое утро приносил с рынка.

Поели и пошли. Я-то иду молча, только кивая на возбуждённую речь неумолкающего приятеля. Что ж, раз здесь радио нет, пусть он побудет вместо автомагнитолы.

На Каштановой вижу Георга с женой, нашего районного лекаря, едва не угробившего Степа и не лишившего меня из-за этого возможности переродиться в мире Паргея. Тот меня тоже видит и подмигивает. Причиной такого панибратства является то, что Ригер ходил к нему выяснять про учёбу на целительском факультете университета. Дядька возжелал уже сделать меня не просто писарем или делопроизводителем, а эскулапом. Откуда у него взялись такие большие деньги, чтобы оплатить три года в университете, на мои вопросы молчал как партизан на допросе, отговариваясь каким-то мифическим сослуживцем. Считает меня наивным. Ну-ну.

Осваивать здешнее искусство помощи смерти в скорейшей погибели людей даже от пустячных болячек у меня нет ни малейшего желания. Медицинские правила в этом мире не менее жёсткие, чем на Земле. Всё должно делаться как предписано протоколами лечения. Если вопреки местной науке пациент выздоровеет, никто спасибо не скажет, зато за любые сомнительные действия, не поставившие больного на ноги немедленно, можно угодить в лапы ордена Наказующих, словно еретик или колдун.

Тем более, что мне сия наука не нужна. Уж со своими зелёными магическими нитями различных оттенков я кое-как начинаю сам разбираться. А ещё, уже на третий день своих исследований понял, как белыми жгутиками скреплять нити разных цветов или чёрными прикреплять их к предметам. Правда, долго магическая энергия на вещах не держалась, минут пять-десять и развеивалась.

Другой вопрос, как мне использовать имеющийся дар. Себя уже не раз исцелял и восстанавливал от полученной усталости на тренировках. Первым делом зубы поправил. А вот опекуна, как намеревался, да и не отказываюсь, так пока и не решился на практические действия.

Я уже выяснил, что никакого закона, карающего за сокрытие появления магических способностей не существует. На таких тихушников, когда всё же выяснится про их дар, смотрят косо, и власть, и церковь, да и только. Так что, мне можно не спешить оповещать мир о своём даре. Тем более, у многих он открывается и в двадцать лет, и позже случается. В общем, когда захочу, тогда признаюсь. Кто проверит?

— Ты меня не слушаешь, Степ.

— Почему? Слушаю. — мне действительно размышления не мешали краем уха внимать разглагольствованиям парнишки. — Будут набирать в ряды лёгкой пехоты. Правильно? Пращники там, арбалетчики. Только нас всё равно не возьмут. Молоды ещё, ты тем более. Тебе когда четырнадцать будет?