— Боярыня красотою лепа, червлена губами, бровми союзна, — «Сотник» выдал то, что пришло на язык, и это оказалась фраза из известного кинофильма, что любили демонстрировать под новый год. И как раз в том перевернутом ракурсе «пришельца из будущего» — сами стали героями фантастического сюжета. И сейчас окинул жадным плотоядным взглядом радикально изменившую облик Ксению Борецкую, понимая, что деваться некуда, придется заключать альянс, причем не только политический.

— Ох, княже, почто такое вдовице честной молвить, — молодая женщина смутилась, щечки заалели, вот только полковник «прошарен» был в этой области, и женскому смущению ни на грош не верил — бабы те еще актрисы по жизни, притворщицы, независимо от возраста. Им слезы или румянец вызвать как мужику два пальца… Об асфальт, короче.

— Так лучше сказать, чем вздыхать и очи потупить. Стан тонкий, перси как наливные яблоки, упругие. Ланиты рубиновые, а уста твои сахарные. Век бы лобзал, немыслимое счастье обретая.

Чекист понял, что в «бега» сразу же уйти не удастся. Придется осыпать наглыми комплиментами на грани дозволенного местными нормами приличия. Впрочем, молодая боярыня, вряд ли старше 22−23-х лет, того стоила, чтобы мысленно с ней прелюбодействовать.

И не один раз…

Исчез черный вдовий наряд, больше похожий на монашеское одеяние. Он чрезвычайно состарил молодую, в принципе, девчонку. В ушах появились красивые серьги-колты, покрытые узорчатой эмалью. И волосы не покрыты платом, а увиты жемчугом, косы уложены. Яркое платье из бархата по европейской моде оставляло шею и предплечья открытыми — белоснежная кожа резала глаз — захотелось засос оставить, здоровый такой, расплывчатый и с подтеком. И вряд ли ему сейчас в этом желании отказали, более того, активно посодействовали. Похоже, матушка решила, что зять определен, и дочери пора покончить с горестной вдовьей долей.

Просчитывать ситуации полковник умел — прибыл промокший и усталый с военных учений, в очередной раз отчитаться перед «посадницей» (ведь кто платит, тот и заказывает музыку), и угодил в «засаду». А как иначе назвать момент, когда тебя на пороге встречает молодая вдовица вот в таком наряде. Да еще с блестящими радостными глазами. Такими девушки во все времена завсегда смотрят на долгожданного «суженного», глаза проглядев ожидающе. Да еще немалый корец вина заморского поднесла, встретив на крыльца по строго соблюдавшейся со старины традиции.

— Теперь целуй в уста сахарные, — негромко произнесла Борецкая, ведь ковш «Сотник» кое-как одолел, понимая, что поцелуй может быть не традиционным «чмоки-чмоки», ведь раньше губами еле соприкасались, соблюдая ритуал. Так и вышло — его по-настоящему поцеловали, пусть и несколько неумело, но горячо. Хотелось крепко обхватить женщину, сжать в объятиях, но не княжеское это дело подобные порывы страсти изображать. Да и возраст уже не тот — он ведь вдвое старше ее, хотя в таком деле ровесников обычно не ищут, тут как в магазине, на срок годности смотрят, цинично говоря. А бабий век короток, за четверть века перевалило и начинается увядание, тихое и неспешное, неотвратимое, как поступь «каменного гостя».

— Ох, Ксения, нельзя же так, люди смотрят.

«Сотник» сделал вид, что немного смутился, но тут же окинул нагловатым взором вдовицу с ног до головы, будто сдирая взглядом с нее одеяния. И вот тут молодая боярыня смутилась, зарделась, шагнула назад невольно. А Василий Алексеевич, чуть придвинувшись, произнес:

— Грязен я, боярыня, боюсь тебя обмараю. Под дождь попали, а «согреться» только в бане можно, девки вениками отходят на полке, они у тебя ласковые. Грех грязным в терем идти.

— С утра топят, ждем тебя, — лицо боярыни покрылось румянцем, но уже гневным — такое легко различить. Этим выпадом он добился своего — переводить отношения с Борецкой в «горизонтальную плоскость» было рановато в его планах, лучше, как в том анекдоте — «полчаса подождать, чем пять часов упрашивать». Да и нельзя сейчас брать на себя определенные обязательства — тут не там, подобные вещи рассматривают совсем иначе. Так что лучше оттянуть, московские рати встретит, а там ясно будет какую цену назначать за победу. Поражение он не рассматривал — это конец, причем все, хотя и на этот случай имелся запасной вариант, даже два.

— Иди уж в баню, греховодник…

Боярыня, с окрашенными в гневный багрянец щеками ушла в терем, а он весело насвистывая, отправился к знакомой мыльне — «боярской», для него предназначенной. На мощеном дворе стояли лужи, накрапывал осенний дождь, противный, мелкий, продолжительный.

Мерзость, а не погода! Сплошная слякоть!