Медная джезва или турка шли вместе с чашечками и блюдом в кофейном наборе вместе со старым азиатом, не пойми кто он таков по национальности, но скорее всего из персов «солнцепоклонников», раз раб. И молился на солнце этот старый зороастриец. По жизни старик явно фаталист, но скорее из той категории, что в европейских странах называют философом, а русские поху…ом. Но кофе варил замечательно, один у него грех — пристрастился курить трубку, легко и с нескрываемым удовольствием перейдя на табак. И судя по всему, «соскочил» с гашиша или марихуаны, уж больно глаза характерные. Блаженствовал от курения, прищуривался, и наилучшим подарком для него была сигара. Правда, русской речью владел плохо до отвращения, но уже матерился жутким набором, а это внушало оптимизм — любой сквернослов рано или поздно овладевает «великим и могучим».

Доказана многолетней практикой эта аксиома!

— Княже, есть радостная новость, — вошел «Василий Игнатьевич», возглавлявший штаб на правах его заместителя с одним из тверских бояр — грамотным, молодым и энергичным.

— Захватили старого фрязина, назвался Аристотелем Фиораванти, с ним сын Андрей, уже муж, я решил к тебе их привести — ты спрашивал.

— Давай старика, побеседую с ним о жизни.

— Понял, княже, сейчас доставят!

«Василий Игнатьевич» — вряд ли это его настоящее имя, но все привыкли как-то, да и он сам, поклонился — на людях все реконструкторы строго соблюдали условности и ритуал. И через пару минут в горницу вошел статный старик лет шестидесяти двух, преклонный возраст по местным меркам. Склонился в поклоне, и вздрогнул, уставившись на стол загоревшимися глазами. Однако Андрей Владимирович демонстративно не обращал на знаменитого в русской истории итальянца внимания, продолжал спокойно выкладывать артефакты, которым нет места и времени в этом мире…

Аристотель Фиораванти сбежал в Москву от обвинения в фальшивомонетничестве. На старости лет просто так в бега не подаются, нет дыма без огня…

Необоснованное презрение к противнику всегда дорого обходится — за него потом расплачиваются по самой высокой ставке. И место, где шесть лет тому назад московиты одержали громкую победу над новгородцами сыграло с ними злую шутку. Истории, конечно, свойственно повторение, но порой совсем не такое, на которое может рассчитывать недавний победитель…

— Лезьте, лезьте — чем больше, тем лучше, — тихо бормотал себе под нос «Сотник», разглядывая в бинокль густую массу московской конницы на правом берегу Шелони. Морозы ударили крепкие, все же начало декабря — речка, не такая широкая и глубокая, как Волхов, стала быстро замерзать. Ледовый панцирь уже вполне держал всадника, и воинство Ивана III начало переправу. Срывать переход врага на левый берег новгородцы не стали, отошли по Шелони вниз по ее течению и перекрыли путь, развернув полки на широком поле. Если вытянуть на нем всех копейщиков в одну плотную линию, локоть к локтю, то вряд ли бы больше двух шеренг получилось. А столь тонкая «цепочка» удара слитной конной массы не выдержит, будет разорвана в мгновение, а люди безжалостно стоптаны и порублены.

Вот потому-то пришлось прибегнуть к импровизированным полевым укреплениям, чтобы значительно уменьшить ширину фронта, охватить фланги которого мешали леса и балки, поросшие кустарником. В ход пошли многочисленные обозные сани и повозки, на которых привезли тонкие бревенчатые стенки «гуляй-города». Поставили импровизированными редутами, что должны были мощный «поток» московской конницы разорвать на полдюжины «ручьев», и тем резко снизить «напор». И выбить значительную часть всадников «огненным боем», который до этого в полевых сражениях практически не применялся. Хотя при осадах крепостей орудия и «ручницы» широко использовались, как и при обороне таковых, впрочем. Просто данное оружие еще не оценили в должной мере, да и не знали его перспектив.

Нынешние пушки таковы, что выстрел в час выдают, им в музеях стоять надобно, да и не потаскаешь тяжелые дубовые колоды с медными стволами, перехваченными обручами, по полю боя. А на «ручницы» смотреть без слез невозможно — дробовики без приклада, причем стрелку приходится зажимать «убожество» в подмышке, наводить на цель и при этом тыкать тлеющим фитилем в затравку. И все это на весу, а у человека только две руки, он не многорукий Шива. Так что «стрелковку» применяли исключительно со стен, по штурмующим крепостные стены воякам, а в поле она была не нужна совершенно, от слова «совсем».