Бровь уже успокоился. Голос выравнивается. Подлец понимает, что ничего доказать не смогу.

— Это я брехун⁈ Есть тут видящий, что проверяет на ложь?

Испугался, гад. Дрогнули веки. Думал, наверняка бьёт. А я взял и не помер. Не знал, кунь паршивая, что мой дар можно по частям пользовать.

— Окстись, Смертик. Будут лорды такой ерундой заниматься. Склоки безымянных их не касаются. Извинись перед Бровью — и к лекарю. У тебя вся нога в крови. Истечёшь.

Матвей отпустил меня, но стоит рядом, смотрит сурово. Неужели, уроду всё сейчас сойдёт с рук.

— Малой бы брехать не стал.

Это Сёпа.

— Китар не такой.

А это уже Лим. Друзья верят.

— Нет здесь Китаров. Ещё раз услышу, пойдёшь нужник драить!

— Малой, рана — дрянь, — заглядывает мне за спину Глист. — Ну бывает, башкой приложился. Показалось. Зачем оно Брови? Терять одарённого… Мы же в одном отряде. Твоя смерть — для всех плохо.

Мир снова начинает тускнеть. Кровь уходит, а вместе с ней силы и жизнь. Не буду я извиняться! Пусть лучше упаду здесь, а дальше… Дальше придумаю, как расквитаться с уродом.

— Здорова, Матвей!

Раздавшийся голос доносится откуда-то сверху. Поднимаю глаза. На стену опускаются двое. Я видел их в небе — те самые вольные, что пролетали над нами.

— Привет, Хамахан. Будь здрав и ты, Коба.

Старшина пожимает руки вставшим на ноги одарённым.

— У нас тут беда небольшая. Без обид — поболтаем чуть позже.

— Да какие обиды, — отмахивается коренастый мужик, только что слезший со спины высокого широкоплечего летуна. — Ох и шустрый пацан, — переводит он на меня взгляд. — Нам бы тоже такой в отряде пригодился. Лечите скорее. Так мчал, так рубил… Замечательный дар.

Тут я уже поплыл окончательно. Ноги подкашиваются. Спасибо, что подхватил кто-то.

— А крысу бы заломать лучше. Ишь, стоит, зёнки пялит. Сверху-то оно хорошо всё видно. Товарища исподтишка бить… Ай-ай-ай. Настоящий сын шакала, однако.

Одарённые лекари — при нашем кулаке таких было двое — дежурили возле ворот. Оба — вольные, купившие в своё время право пройти испытание Бездны и не прогадавшие, ибо, как рассказывал Глист, жалование у них было очень и очень серьёзное, и их семьи теперь, ни в чём не нуждаясь, безбедно бездельничали во внутреннем городе. Самый лучший из даров — и работа без всякого риска, и всегда при деньгах. По признанию сухопарого безымянного, он и сам мечтал, когда появится возможность залезть в нору, получить там именно лекарство.

Вместе с одарёнными на посту бдело ещё с дюжину слуг-пустышек, которые оказывали раненым первую помощь обычными средствами и на специальных ручных тачках-повозках доставляли тех пострадавших, чьи повреждения могли подождать, в госпиталь. Лекари не торопились тратить медленно восполняющийся дар без особой нужды, и подавляющее большинство раненых врачевалось без их помощи, либо с большой задержкой.

Мне повезло. Добытчики с боевым даром шли вне очереди, если их раны оказывались достаточно серьёзными, чтобы мешать работе. Таких как я было выгодно возвращать в строй как можно скорее, и потому моя задница лишилась лишней кровоточащей дырки за несколько быстрых секунд.

А вот на полное восполнение потерянной крови — лекари и это умели — для меня дара уже зажали. Вместо этого выдали специальную бирку и отправили в столовую — получать по ней особую жрачку, которая поможет мне восстановить силы уже к завтрашнему дню. На сегодня моя охота — сам бы я не назвал этим словом тот забой бизонов, которым мы занимались — закончена. Матвей приказал возвращаться в казарму и отдыхать. С Бровью он сам разберётся.

После появления вольных добытчиков, подтвердивших мои слова, подлую крысу скрутили. Что с ним будет дальше не знаю, но Матвей пообещал выбить уз урода причину такого поступка. Я терялся в догадках. Ну не зависть же толкнула Бровь на подобную низость. Есть другая причина. И причина весомая. Надеюсь, старшина сумеет расколоть гниду.

При помощи слуги-медика я добрался до столовой, где через силу набил брюхо выданной едой и влил с себя две большие кружки густого терпкого отвара. Тот же пустышка помог мне дойти до казармы и смыть с себя кровь и грязь в душевой. Он же принёс комплект чистой одежды и проводил до постели. Сил не было. Едва опустившись на кровать Лима — на свою верхнюю койку мне было не влезть — я мгновенно уснул и проснулся лишь вечером, когда меня своим шумом разбудил вернувшийся народ.

— Ну как ты тут, Смертик? Живой? — участливо поинтересовался присевший на край кровати Кожемяка.

— Да вроде получше, — зевнул я, потягиваясь. — Что там бизоны? Со стен дали слезть?

— И даже два раза, — плюхнулся на койку с другой стороны, едва не придавив мне ногу, Сепан.