Вчерашний костюм пришел в негодность после лесной прогулки, поэтому я малость приуныл. Больше вариантов не осталось… Но потом я вспомнил про нычку Моники в диване. Пришлось спускаться обратно и рыться в диване. Я очень надеялся, что она туда закинула вещи не только для себя любимой, хотя с ее уровнем эгоизма так, скорее всего, и окажется.

Но мне повезло. Под ворохом всяких девичьих топиков, пуловеров и водолазок нашлась вполне симпатичная рубашка и джинсы. Нацуки наблюдала за происходящим с удивлением, но ничего не говорила. Это только к лучшему. Не буду ж я объяснять, что эту нычку не я придумал, а ее дражайшая подруга, которая, как совы в Твин Пиксе — не то, чем кажется. Коротышка вообще как-то притихла, пока я собирался, даже непривычно. Словно полюса сменились, и громкая, наглая девчонка пропала с концами.

— Слышь, Гару, — шикнула Нацуки, когда я поднимался в свою комнату за телефоном, — где у тебя здесь туалет?

— Выйди из гостиной и налево, — отозвался я.

Когда мобила оказалась в руке, направился обратно и замер на пороге. Я отправил Нацуки в ванную. Где в зеркале до сих пор висит «привет». И не заметить его попросту невозможно. Что она подумает?

Я поспешил вниз, на ходу выдумывая объяснение. Скажу, что вчера заглядывал кореш-приколист, духовный наследник Энди Ларкина, и решил меня разыграть, ужастиков пересмотрел, придурок. Она должна поверить. Тем более, что сама хорроры не любит, так что мое возмущение стопудово разделит. Поэтому этого вполне достаточно.

Однако моя стройная версия так и не пригодилась. Вода в ванной шумела долго. Я не засекал, но прошло минут пятнадцать. Хотел даже подойти и спросить, все ли в порядке. А потом вспомнил, как всегда сам бесился, когда в такой интимный момент кто-нибудь начинает в дверь скребстись.

— Пойдем, слоупок, у нас времени в обрез, — сказала Нацуки, наконец выбравшись наружу.

Я окинул коротышку взглядом. Она снова ухмыльнулась, но уже как-то иначе. Без огонька. Что так на нее повлияло? Я вроде ничего такого не говорил. Угрызений совести по поводу моих странных болячек Нацуки тоже испытывать не должна. Не она ж в них виновата, в конце концов.

Ладно, в конце концов, когда тебе восемнадцать, перепады настроения могут шарахнуть из ниоткуда. Вот ты счастливый и на таком подъеме летишь, что даже пустая гречка с маслом в сладость кажется, а через минуту размышления о мирских тяготах так жмыхают, что хочется только лежать на полу и слушать лучшие хиты группы «ХИМ».

(хе-хе, а помнишь, как во дворе фронтмена этого АНСАМБЛЯ все называли Выбле Вало)

Все равно никто не переплюнет Токио Хотел, как ни крути. Нынешние-то ребятки со своим презрением к Джастину Биберу и понятия не имеют, как в свое время у всех бомбило с этого немецкого проекта.

— Нат, все норм? — спросил я, когда мы вышли за дверь.

— Было бы норм, если бы ты не копался в замке, как улитка со сломанными руками, — проворчала Нацуки.

— У улиток вообще нет рук, — парировал я, — только рожки.

— Вот и у тебя должны быть рожки, — не сдалась она, — потому что ты баран, Гару.

Я вздохнул. Кажется, день будет чертовски долгим. Сдается мне, что она почему-то на жутком нервяке, потому и взвинтила свою «цун-цун» сторону до предела.

(а ты не нервничал, когда в первый раз с тянкой на свидание ходил? помнится, ты тогда перепутал ударение в слове «капуччино» и пробубнил что-то глупое, когда официант пожелал приятного аппетита)

Я заскрипел зубами и в очередной раз проклял свою замечательную память. Даже в этом не все как у людей. У нормального человека мозг только перед засыпанием вытаскивает дайджест самых кринжовых моментов из жизни, но это не про меня. Мой разум готов эту подборку в любую минуту предоставить. И закадровый смех фоном пустить.

А Нацуки все не унималась.

— Чего вздыхаешь-то? — ткнула она меня в бок локтем. Мы как раз покидали пределы райончика. Я вздохнул полной грудью, и свежий воздух хлынул в легкие. Сразу захотелось жить, творить, радоваться и даже быть полезным членом общества. Чего не случалось очень и очень давно. Примерно с последней тринадцатой зарплаты.

— Да есть одна незадача, — признался я.

Нацуки подняла бровь.

— М? Что-то забыл дома?

Ну еще бы. Ей только дай повод в чем-нибудь меня обвинить.

— Не забыл. Просто хотел по дороге завернуть в детский сад.

— Зачем это?

Превосходно. Червячок попался на мою наживку, и шас я ему святую ручную гранату запихаю куда следует.

(АЛЛИЛУЙЯ)

— Так меня воспитательница предупредила, мол, если Нацуки увидишь без присмотра на улице, то приведи ее назад. Она, говорит, часто вот так вот убегает, когда рисовую кашу есть не хочет и жирафиков раскрашивать.

Нацуки зашипела как раскаленная сковородка, на которую водой побрызгали. Отлично. Линейку здоровья снял, переходим к фаталити.

— Я обещал, что буду начеку. Но вишь, сегодня выходной и там никого нет, — доверительно поведал я, — оставить тебя так я не имею права. Душа болеть будет честная.

— Сейчас у тебя будет болеть не только душа, — пообещала Нацуки, — заткнись по-хорошему, Гару, иначе капец тебе!