— Ща, зайдем в клуб, попрошу Монику открыть окно, — пробормотал я, — и сразу отпустит.

Но оно не торопилось отпускать. Напротив, казалось, что каждый шаг по направлению к аудитории только усиливает боль. Она стискивала виски тугим металлическим обручем. Даже дышать хотелось как можно реже. Свет ламп в коридоре, обычно довольно мягкий, сейчас превратился в жгучее сияние, режущее глаза. Наверняка прошло секунд тридцать, не больше, но мне казалось, что этот путь никогда не кончится.

(твоя зеленая миля, приятель)

Саёри открыла дверь и затараторила что-то. Но я ее не слышал. Ни единого слова. Потому что пространство вокруг меня вдруг пошло рябью, как от камня, брошенного в воду. Я моргнул.

Перед глазами появилась аудитория литературного клуба… прямиком из ночного кошмара. Бледный лунный свет, сумрак и парты, сдвинутые полукружком.

Зажмурился.

Снова день. В аудитории было тепло и пахло чем-то цветочным. Снаружи капли уютно барабанили по стеклу — кажется, дождь все же пошел.

(что за хрень)

Я привалился к косяку и тяжело задышал. Пульсация в висках стала невыносимой, и я подумал, что сейчас моя многострадальная тыква наверняка лопнет. Как в «Сканерах». Картинка вновь пошла рябью. Вернулась луна. С невероятной отчетливостью (в разрешении 4к) я увидел, как Юри слизывает с лезвия ножа кровь. Услышал, как хрустят шейные позвонки Нацуки, когда ее голова проворачивается как у чертовой совы.

— С-сука, что происходит? — выдохнул я еле слышно.

Щелк — и передо мной появилась прежняя аудитория. Нацуки сидела у окна. Моника за столом копалась в бумагах, Юри, как всегда, на задней парте. Все трое резко бросили свои занятия, как только появились мы. Саёри продолжала что-то говорить. Я стоял в сантиметрах от нее и не мог разобрать ни слова — голову словно плотным пледом обернули. Я повернулся к подруге. Глаза заслезились, и из-за этого ее лицо казалось то бледным и пустым (мертвым?), то раскрасневшимся и испуганным.

Я попытался что-то сказать, но тут комната вдобавок ко всему еще и завертелась. Пол аудитории неожиданно стал ближе, а следом пришли темнота и тишина.

* «C» в американской системе оценивания (а ДДЛК — именно американская новелла) — троечка.

Первыми вернулись запахи. В нос ударила смесь ароматов дыма, паленой травы и… жареного мяса. Хорошего такого, добротного шашлычка на углях. Хм, это… неожиданно. Часто говорят, что шашлык — мужская еда и иначе быть не может, но ни батя, ни я толком его готовить никогда не умели. Вечно часть выходит полусырая, а часть до состояния угольков зажаривается. Плюс вся эта возня с выбором маринада… не мое вообще.

Но тот, кто сейчас заведовал невидимым мангалом, свое дело однозначно знал. Потому что аромат шел божественный. Я заморгал, с глаз упала черная пелена, и я обнаружил себя сидящим в большом плетеном кресле во главе стола. Богато накрытого стола. По всей видимости, кто-то грандиозное застолье собирал, потому что количества жратвы хватило бы на роту голодных солдат… Или на двух-трех Саёри. Нарезанные тонкими ломтями колбаса и сыр, маринованные грибы, огурчики, здоровенная сковорода с жареной картохой, плошка с аджикой… Рот помимо воли стал наполняться слюной. Щас бы неплохо картошечки заточить с грибами, после богомерзких тостов самое то. Кем бы ни был организатор этого фуршета, проставился он на славу.

Только кто он? И где я вообще? Последнее, что помню — как грохнулся на пол на заседании литературного клуба. Что-то странное произошло со мной сегодня. Странное даже на фоне всех остальных событий этой недельки. На истощение или стресс не очень похоже — я не первый раз ношусь взмыленный, как Спиди-гонщик на спидах. Когда заказчик закидывает билд вечером пятницы и требует его прочекать к утру субботы, это почти штатная ситуация. Переутомление отметаем. Что еще?

Отравиться мог? Вполне. Почему бы и нет, собственно. Конечно, тот напыщенный черт-метрдотель может сколько угодно затирать про то, какой высокий класс у его заведения. Да только понты в этом плане нихрена не значат. Один мой приятель как-то вел благотворительный вечер в одном очень пафосном местечке, куда ходят всякие действительно серьезные люди. Ну те, с часами стоимостью в десять моих годовых зарплат. И на «балу», последовавшем за официальной частью вечера, мой приятель умудрился отравиться креветочным салатом. До сих пор после этого в любимый японский ресторан не ходит. Так что статус в этом плане никакой роли не играет.

А может, я сам виноват. Сыпанул утром себе вместо кофе какой-нибудь дряни спросонья, наглотался, а потом пришел в школу…

(и умер)

Черт, надеюсь, что нет. Не хотелось бы окончить свое «прохождение» в корчах и агонии. Надеюсь, тот, кто этим миром управляет (если такая сущность вообще есть) не заставит меня переживать все заново.