Постепенно я успокоился и уснул. Голым. Проснулся ночью отлить и надел рубаху. Нянька за горшком утром зайдёт и обомлеет от вида моего голого «торчка».

А в восемь лет разве стоит? — подумал я снова пытаясь заснуть. — Стоит-стоит. Утром у всех мужиков стоит, и у младенцев, и у стариков. О как! Значит демон мой — старик? Зато я молодо-о-й… Хр-хр-хр…

* * *

На следующее утро я пришёл в царские палаты один. Сразу после третьих петухов. Пропустили меня без досмотра и всяких объяснений. Сказал только стражам: «Боярин Фёдор Никитич Захарьин-Юрьев по государеву делу» и всё. Врата открылись. Да. Я решил записываться «Никитичем». Это сейчас не возбранялось. Любой боярин имел право величаться по отчеству, но по-старинке бояре писались двойными фамилиями или отчество превращали в фамилию. Как, например мои дядья назывались Юрьевыми, а двоюродные родичи по имени Якова, писались Яковлевыми.

Это мне подсказывал мой «демон», а как было в действительности, я не знал, но почему-то сильно хотел узнать, и надеялся найти ответ, пролистав старые книги. А пока решил называться с отчеством. Кому надо поправят, думал я. Однако главную проверку моё прозвище выдержало. Меня, как и вчера, записали в книгу и я вошёл в царские палаты.

Царь сидел на своём кресле, насупившись, положив подбородок на кулак левой руки, уперев её локтем в подлокотник. Увидев меня, он указал взглядом на деревянный табурет с кривыми резными ножками, стоящий возле двери. Присев на краешек, я молча стал ждать «аудиенции», как вчера выругался дед.

— Надо же, вчера произошло столько событий, — подумалось мне, — что кажется, что прошел месяц. Или год.

Мне показалось, что я за одни сутки повзрослел лет на десять. Я сидел такой же серьёзный, как и хозяин палаты.

— Собаки! — произнёс он.

Я промолчал.

— Никому нельзя верить! — задумчиво сказал он.

Я промолчал.

— Адашева Алексея знаешь? — спросил царь.

Спросил — надо отвечать, понял я.

— Слышал я, что он за твоим, государь, архивом наблюдал. Я хотел туда попасть и почитать документы, потому узнавал, кто там старший.

— Наблюдал, да. А в мае отпросился от службы в архиве и намедни отъехал в Ливонию третьим воеводой.

— Это плохо?

— Третьим, Фёдор, третьим! Ну был он у меня в опале. Наворотил в Ливонии. Рассорился с воеводами… Ну и ладно. Что было, то прошло. Хочешь на войну — ступай, но не третьим же⁈ Это он для того третьим пошёл, чтобы меня обозлить! Спросил бы… Словно я не смог бы поставить его первым. Это от того, что он не верит мне!

Я молчал.

— Чего молчишь? — Посмотрел он на меня, продолжая хмуриться.

— Слушаю и пытаюсь понять, чём он обидел тебя, государь. Позволь спросить?

— Спрашивай.

— Он хулил тебя при всех?

Царь покрутил головой.

— Лаял в одного?

— Нет. Он просто уехал.

— Ты сказал, что он спросил твоего согласия на отъезд и ты отпустил.

— Он принёс готовый указ о своём назначении и я подписал, — буркнул царь.

— А как надо было сделать правильно?

Иван Васильевич поморщился.

— Он должен был просить меня назначить его первым воеводой по статусу.

— И ты согласился бы?

Царь отвернулся и посмотрел на проплывающие в небе облака.

— Не знаю. Нет, наверное. Зол я был на него.

— Спрошу ещё, государь? Про Адашева? Я только учусь понимать твою службу и…

— Спрашивай, — прервал меня царь и откинулся на подушку, положенную под спину.

— Он же старик?

— Да не особый и старик. Он на двадцать лет меня всего старше.

— Пятьдесят лет значит.

— Ух, как ты быстро сосчитал! — удивился государь. — А ты знаешь сколько мне лет?

— Ты, государь, родился в третьем летнем месяце семь тысяч тридцать восьмого года, а сейчас середина первого летнего месяца семь тысяч шестьдесят восьмого. Если отнять этот год от того, то получается, что тебе, государь, тридцать лет. Тогда Алексею Адашеву сейчас пятьдесят.

Иван Васильевич смотрел на меня восхищённо.

— Научишь меня так же считать?

— Если скажешь — научу. Это легко, если индийские цифры представлять.

— Как-то звучит некрасиво… Инди-и-и-йские… Были русские цифири, а стали индийские…

— А кто тебе, государь, запретит эту цифирь назвать «русской»? Кто эту Индию видел? Может только персы и османы знакомы с ними?

— Здраво мыслишь, Федюня. Покажи мне эту цифирь.

— Писать надо. Мелок у меня есть. Доску бы какую…

— У меня тут парсуны невест завалялись… Анна Ягелонка на большой доске написана. Я на обороте на ней мелом тоже чертил. Вон в том сундуке достань.

Я сполз с табурета и, подойдя к сундуку, попытался приподнять крышку, потянув за бронзовую ручку вверх.