Филарет - Патриарх Московский читать онлайн
Не почувствовав слабости и головокружения, поднялся, намотал портянки, обулся в сапоги, положил склянку с пчёлами за пазуху и осторожно поспешил в церковь. В храме царил полумрак. Хоть и стояло солнце высоко, но узкие щелевидные окна пропускали немного света.
Солнечные лучи проникали сверху и освещали иконостас. Большинство светильников также размещалось перед иконостасом. Напротив деисуса висело три медных паникадила, а немного западнее еще три: два деревянных и одно медное. Напротив местных икон в нижнем ярусе иконостаса стояло двенадцать поставных свеч (подсвечники у них были глиняными, а насвечники, куда вставляли свечи, — медными). Горящие кусты паникадил и мерцание отдельных свечей освещали дивной красоты иконостас.
Присмотревшись я, словно увидев благолепие внутреннего убранства церкви впервые, разинул рот. А когда в храме зазвучал знаменный распев[10] я едва не расплакался.
Я никогда не был «воцерквлённым». Скорее наоборот. Но приподнятое настроение молящихся и их видимый трепет при вхождении, и стояние так, как стояли бы перед земным царем: сосредоточенно, с благоговением, не озираясь по сторонам, не кашляя и не сморкаясь, поразило меня и пробило на слёзы. Я стоял недвижимым, как и все прихожане, долго, но незаметно служба закончилась. Словно очнувшись от транса все вдруг разом зашевелились, задышали, дружно и степенно вышли из храма и устало, вероятно натрудившись за день, но с посветлевшими лицами, побрели по домам. Моё же тело наоборот было лёгким, а вот разум напряжённым.
Мои ноги сами направили меня в Кремль, хотя идти туда мне совершенно не хотелось, а разум противился. Я откровенно боялся. Ещё сегодня утром не боялся, а теперь трясся, как осиновый лист.
И ведь ничего не изменилось в голове, кроме того, что проснулась осторожность и чувство самосохранения взрослого человека. Очень взрослого и много знающего и о прошлом и о будущем.
— Б-боярин Ф-фёдор Н-никитич Захарьин по государеву делу, — сказал я, чуть заикаясь первым двум стражникам.
Бердыши поднялись и освободили открывшийся проход.
— Пропустили, — вздохнул я.
— Б-боярин Ф-фёдор Н-никитич Захарьин по государеву делу, — сказал я, чуть смелее вторым стражникам.
Бердыши снова поднялись и снова освободили открывшийся проход.
— Снова пропустили, — выдохнул я.
В коридорах царских палат легли тени, усиливающиеся светом масляных светильников. Шаги гулко метались меж стен.
— Боярин Фёдор Н-никитич Захарьин по государеву делу, — сказал я, чуть споткнувшись на отчестве у входа в царскую спальню.
— Входи, — сказали в ответ и распахнули двери.
— О! — раздался весёлый голос царя. — А вот и наш лекарь-пчеловод. Что-то ты припозднился сегодня, Федюня.
— Доброго вечера, великий государь, — дрогнувшим голосом поприветствовал я царя и остановился у двери.
На меня смотрел только Иван Васильевич. Головин погрузился в рассматривание и обдумывание шахматной позиции. За окном быстро темнело, небо затягивало тяжёлыми тучами. Государь проводил мой взгляд.
— Наконец-то дождь выльется, — сказал он — В водовозной башне совсем воды нет. Вонять дворец начал. Ямы помойные не промываются дён десять.
— Да-а-а… Дождь не помешал бы, — задумчиво протянул Головин, двигая коня и укладывая свои песочные часы набок. Государь поставил свои песочные часы стоймя и принялся думать.
— Чего там стоишь? — спросил родственник и показал на третье кресло, стоящее рядом с шахматным столом. — Проходи, садись и учись. Государь разрешает.
Я прошёл через небольшую комнату, с полом, застеленным от стены до стены тонким шёлковым ковром с красно-жёлто-зелёным узором и сел в кресло вынув из-за пазухи бутылёк обмотанный серой тряпицей, перевязанной серой нитью. Чтобы пчёлы не задохнулись. Дед подозрительно на меня зыркнул, так как, и тряпица, и нитка были от того «англицкого» пакета.
— Первая партия? — спросил я, только чтобы что-то спросить.
— Первая, — проговорил царь, почёсывая бороду.
Песок в его часах сыпался.
— Вот так, — сказал он, двинул вперёд пешку и кладя часы на бок спросил: — Знаешь правила игры? Грек показывал, как играть? Он не мог не показать. Греки вредные. Почти все выкресты жидовины. Да не бойся, не накажу.
— Играли, — сознался я.
— Ага! Ты прав был, Михал Петрович. Он может играть в шахматы.
— Да, тут и ежу было понятно. Раз про шашки знает, то и про шахматы должен был знать. Походил. Переворачивай, давай! Не жули[11]!
— Ты кого жульём прозвал? Царя? Да я тебя! — он двинул ферзя. — Шах и мат! Ах-ах-ха!
Царь вскочил с кресла и захлопал себя по коленям.
— Объегорил-объегорил!
— Царь-батюшка, а что это за слово такое: «объегорил»?
Иван Васильевич переглянулся с Головиным и мне показалось, что они оба засмущались.
— Оно тебе надо это знать? — скривился царь. — Мал ещё.