Дьяк метнулся к кафедре, стоявшей в углу ближе к окну, положил и открыл свою коробку, разложил бумагу и стал быстро чиркать по ней пером. На первую грамоту вскоре он приложил к воску свою печать, другую поднёс, положив на коробку, к царю. Тот черкнул свою подпись, снял с пальца перстень и, подождав, когда на грамоте образуется лужица чёрного воска, приложил к ней печать с единорогом. Видел я её у него такой перстень на правой руке.

— Ступай! В слободе буду вечером. Там с царицей Сильвестр… Скажи ему, чтобы пристроил тебя хорошо и рядом с Иваном моим. Григорий, проследи, чтобы не обидели отрока.

— Слушаюсь и повинуюсь, государь!

Из того же ящика дьяк ловко свернул грамоты, используя деревянный шаблон, и вложил их в два кожаных пакета, типа сумок, с завязками. Баранов первым взял пакет, в след за ним к дьяку подошёл и я. Ноги мои дрожали, рука тряслась.

— Григорий Васильевич, сопроводи его до двора Головина Михаила Петровича, пусть вещи свои возьмёт, но сначала моему оружейничьему доложи и лошадей возьмите.

— Деду надо сказать, — дрогнувшим голосом сказал я.

— Я сам скажу. Вместе приедем.

Выйдя из царских палат, я едва держался на ногах. Меня так колотило, что Баранов спросил:

— Идти-то сможешь?

Я молча, ибо всё ещё не мог говорить, кивнул, стуча зубами.

— А скакать верхом? Или коляску взять?

Я покрутил головой и наконец-то выдавил:

— Коня.

— Большого или обычного? Нам бы на равных скакать. До Фёдоровского яма на малом конике разом не доедем. Придётся не доезжая десяти вёрст в сельце ночевать, — он пожал плечами. — Ни то ни сё. Да и далее, после Сергиевого посада тоже встать придётся. Две ночёвки получиться. А государь своим поездом нагонит, осерчает.

— Б-большого, — сказал я, едва сумев раскрыть рот и сожалея, что на больших лошадях ещё не ездил.

— Пошли на конюшню, седло подберём.

На конюшем дворе я слегка успокоился. Выбрав себе по совету моего сопровождающего высокую молодую лошадь с тонкими ногами и длинной шеей, мы подобрали на неё седло и съездили в усадьбу к Баранову, жившему за Неглинной, где он взял заранее приготовленные в срочную дорогу сумки. После этого мы отправились за моими вещами.

Всё это время я, хоть и отошёл от страха, нагнанного на меня царём, находился словно в тумане, и даже не заметил, как довольно ловко сидел в седле. Уже возле дедовой усадьбы я очнулся от своих мыслей, услышав голос Баранова:

— Ладно в седле сидишь, боярыч.

Увидев перед собой ворота «моей» усадьбы, я понял, что «рулил» лошадью на «автопилоте». Так же на «автопилоте» я сказал:

— Я не боярыч, а боярин. Отец мой окольничий^[15].

— Как так? — удивился Баранов. — Ты же отрок…

Я так глянул на него, что он осёкся.

— Извини, Фёдор Никитич. Не понял сразу.

— Ерунда, — махнул я рукой. — Жди меня. Я скоро.

Собирать мне было почти не чего: пара портов, да пара рубах, да сапоги драные, которые думал подшить при случае. Тёплые вещи были у меня в отцовском доме, но туда мне заходить, почему-то не хотелось. Я скатал и связал одеяло, сшитое из двух кусков шерстяной ткани и сунул в мешок с вещами свою меховую подушку. Главное — не забыл два мешочка денег, которые поначалу не знал куда девать, но потом связал своей кожаной скакалкой и повесил на шею, опустив мешки ниже пояса. Повесив мешки и моё одеяло на вьючную лошадь, мы тронулись в путь.

Моей подорожной не требовалось. На всех трёх заставах Баранов доставал и показывал свою. После того, как мы выехали за последнюю заставу, Баранов остановился и, достав из притороченной к его седлу сумки не очень длинный меч, типа сабли, без гарды, в кожаных ножнах, молча вложил его мне в такую же сумку, прикреплённую к моему седлу. После этого мы снова тронулись в путь, но вскоре повстречали группу конных ратников.

Поначалу я напрягся, но когда они весело, поприветствовав Баранова, направились вслед за нами, я понял, что сражаться с разбойниками мы будем не в одиночку.

Про разбойников я подумал-подумал и спросил Баранова:

— А, что, Григорий Васильевич, лихие люди на дорогах есть?

Он посмотрел на меня изучающе.

— Есть, как не быть, — сказал он и замолчал. Он вообще мало разговаривал. Сначала мне показалось, что только с мной, но и на вопросы сопровождающих нас ратников Баранов отвечал односложно.

— И на этой?

— Бывает, что шалят. На обозы соляные наскакивают. Служилых не трогают, боятся. Однако, уши в походе надо всегда держать настороже. Потому и оружие тебе дал.

— Почему не спросил, могу ли с ним обращаться?

— А что это даст? Коли можешь, поможет, а нет, так ткнёшь татя, как в «пекаре». Играете в пекаря? Сражаетесь на палках за банк?

— Играем. Сражаемся.

— Ну так вот.

Баранов ткнул пятками своего мерина и тем самым разорвал беседу.