— Тех, кто бежит, — ловить и на кол сажать. Семьи и дворню не бить. Люди — пчёлы твои, государь. Вылетели из колоды, так поймать их надо и в другую колоду пересадить. Земель много неосвоенных. Взять, хотя бы по реке Воронеж, да на Дону. Пусть там городки и засечную полосу строят. На Туле железо роют.

— В полон их там заберут, — вздохнул царь.

— Крымский полон и литовские почести — две большие разницы.

— А ты откуда знаешь про железо под Тулой? Грек рассказал? — царь усмехнулся.

— Слышал где-то, — пожал плечами я. — Больше переселяй туда людей. С захваченных западных земель переселяй. Возьми те земли в опричнину. Сам ими владей и управляй.

— Как-кую, опричнину? — нахмурился царь, явно насторожившись.

— Ну ведь эти земли — Слобода — когда-то были опричными землями отца твоего — царя Василия и Елены Глинской. Управляли они ими так как хотели. Вон сколько чего понастроили. А ты, государь, сам сказал, что для твоих нововведений нужно много денег, поэтому и перемести часть «пчёл» в другой домик с другими правилами. Слабые земли оставь земщине и ненадёжным боярам, а богатые возьми под свою руку и посади на них своих пчёл. Тьфу! Людей! Ты же сам это говорил про Строгановские земли: соль и серебро.

— Тихо ты! — царь приставил палец к губам и осмотрелся. — Это слово даже молвить не смей!

— Я тихо.

— Они по губам читают.

— Понятно. Так от того и слово такое на ум пришло: «опричные земли». Другие значит.

— Пчелиные домики, говоришь? И пусть стоят рядом?

Царь посмотрел на мой очень даже симпатичный, свежевыструганный пчелиный улик.

— Так это же ещё придумать надо его! Тебе вон пришло на ум, как строить, а мне пока не пришло. Что хочу от пчёл — знаю, а как к этому прийти, не знаю. Не хватает денег.

— Оно само в голову постучится. Господь вразумит.

— И то так, — согласился государь и, приобняв меня за плечи, увлёк за собой в сторону строящегося длинного многоэтажного здания.

Мы прошли мимо него. Иван Васильевич спросил: «когда крышу покроют?». Данила Романович ответил в конце лета. Государь поднял «руки горе», словно взывая к всевышнему, а я отлип от Ивана Васильевича и потихоньку отстал, не желая присутствовать при взрослом разговоре. Группа «ответственных работников» тоже попыталась отстать, но царь-государь начал расспрашивать то одного из них, то другого, и им пришлось держаться к нему, как можно ближе. Из вопросов мне стало понятно, что это главы местных дворцовых «палат», «приказов», «изб» и всего остального дворцового управленческого аппарата и я напряг уши.

Царь распекал главу ямчужного^[18] стола за то, что тот не уберёг мастера-фрязина, когда мне послышалось, что упоминаются Строгановы. Сочетание слов селитра и Строгановы, мне показалось странным. Прислушавшись, я понял, что их роль в процессе получения селитры и изготовлении пороха почему-то существенная. Кое-что о производстве пороха мой «спящий демон», видимо, знал, потому что сразу начал выдавать всевозможные рекомендации. Мне порох был не интересен, и я, отодвинув «демона» подальше, просто продолжил напрягать уши. Тут царь произнёс латинское слово «лабараториум», а следом русское слово «стекло» и, повернувшись к уже построенному полутороэтажному зданию, махнул в его сторону рукой, и я встал в «стойку».

— Да ты судья, или кто? — вдруг повысил голос царь. — Был у фрязина подмастерье, где он?

— Сбежал, великий государь. Прикинулся, говорят, иноком, и сбежал.

— Да, что ж такое? Куда не кинь, всюду клин! Данила Романович, ты воевода… Почему у тебя люд через ворота ходит без спросу?

— Это надо судью стрелецкого приказа спросить, — шмыгнув носом, как дитя малое, сказал воевода и главный дворецкий.

— Ну, так спроси! — Вскрикнул царь и повернулся к «пороходелу». — А ты, сучий сын, где хочешь, а мастера ямчужного найди. Нам здесь порох нужен.

— Где ж я такого мастера найду. Он ведь ямчуг из Строгановской соли выпаривал.

— Значит сам в Ватикан езжай и проси другого мастера!

— Этот подмастерье с англичанами якшался. С ними и уехал вслед за вами. Провели расследование… На заставе его видели, — сказал дядька Василий. — Прости, государь, не углядел.

Царь посмотрел на него и сплюнул.

— Что мне от твоего: «Прости⁈». Чтоб вам всем пусто было! Работнички!

— Да я-то причём, государь? — возопил глава ямчужного стола. — Он ведь сам преставился, фрязин-то. По зиме ещё заболел горлом. Потом поправился. Свои порошки пил. А тут, перед приездом твоим, хрипеть стал и сгорел за два дня. Лекарей-то у нас нет, а попы к ворожеям и травознатцам обращаться не дают. Епитимьей грозят.

— И этого отравили! — сказал царь, матюгнулся, снова в сердцах сплюнул и решительно зашагал дальше. Я же уверенно направился к ямчужной избе. Или пороховой? Пока ещё не разобрался.