Ещё Ватсон успевает перехватить меня поперек пояса, погасив большую часть инерции и... тут же отпускает, позволяя мне упасть («Спасибо, Вилли!») сверху на княжну. Было бы вообще шикарно, если бы княжну при этом не держал Горин. Его злобный взгляд побуждает меня подняться гораздо быстрее, чем хотелось бы.

Элис заливисто хохочет. Мужики матерятся каждый на своем языке.

Победно оглядываю живых. Рад, что мы не превратились в фарш, «украсив» ошметками портальную площадку Десяти Королей. Еще больше рад, что наши тела не валяются большими кровавыми кляксами на каменной площадке замка Бордо. Хотя они неплохо бы вписались в этот пейзаж из благоухающих темно-красных роз и белых мраморных колонн, обрамляющих сей «аэродром».

С мыслью «автобус дальше не идет, просьба покинуть салон», проваливаюсь в беспамятство магического истощения.

. . .

— Наиль, скажи, правда аксолотль похож на дракона? Такой миленький...

— Нет, не похож. Да, миленький. Всем пока!

Резко разворачиваюсь и ухожу. Мне очень нужно побыть одному и кое-что обдумать.

Похоже, что мой сундук памяти совсем прохудился, и теперь наружу выплывает всё то, что я так долго прятал.

Дневник Н.

День 15.

Рука почти не болит (спасибо Петровичу), но врачи сказали, что гипс снимут не раньше чем через месяц. Ну и ладно. Не стал требовать рентген, чтобы доказать: у меня все в порядке. Это было бы явным фактом, что я странный. Переломы не заживают за три недели (ага, одну из которых я провалялся в бреду, уже хотели в районную больницу везти). У меня еще с головой странности, иногда мир вокруг раздваивается и приобретает такую космическую глубину, что я просто замираю в восхищении. Или вот еще. Не могу пройти мимо воды. Достал отцовские сапоги и в них хожу в школу, плевать, что не модные, зато по дороге форсирую глубокие лужи, иногда зигзагами, чтобы захватить их все. Честное слово, такой кайф, шлепать по лужам, как в детском саду! Часами лежу в ванной и, чтоб не тревожилась мама, с учебником — читаю литературу.

Так что я вот такой странный и друзья у меня тоже странные.

Вы знаете, я не удивился, обнаружив у Петрова в комнате плакаты нашей танцевальной группы «Асса». Я знал, чувствовал, что не просто так нас друг к другу притянуло: у нас одинаковое чувство красоты, я считаю. Выпросил у него плакат. Ну как выпросил, просто сказал:

— Мне это надо, — и стал вытаскивать кнопки, которыми плакат с фотографией всего коллектива во главе с ВанВанычем был приколот к стене.

Петров ответил не сразу, наверное, офигел от такого наглого поведения, но сопротивляться не стал:

— Обмен, — заявил он.

— В обмен на что? — я поискал что-то, чем можно поддеть кнопку — ножницы, линейку.

— Ты мне попозируешь? — спросил он так тихо, что я не сразу понял и переспросил:

— Попа… что? — смотрю, как на его побледневшем лице разгорается румянец.

— Я художник, — сказал Олег с таким видом, будто признался в чем-то постыдном, и таким тоном «я алкоголик». Потом вскинул голову и вбил еще пару гвоздей в похоронную крышку своего признания: — Я комикс рисую! Мне нужны рефы! Наброски с натуры.

Не знаю, чего он так разволновался:

— Надо так надо. Ладно, — соглашаюсь, не понимая этой экспрессии: — Помоги снять плакат-то, одной рукой неудобно.

— Ладно? — удивился Олег, мгновенно остыл и тихо сопел рядом, помогая выковыривать эти кнопки советской закалки — впились в стену намертво, даже приржавели, но я таки добыл заветный плакат.

В общем, таким образом я за неделю выменял у него все плакаты со своей группой. Позировать было несложно. Петров рисовал быстро и в одной позе стоять дольше пяти минут не приходилось. Правда, я так и не понял, зачем ему моя «живая натура», если он в своих рисунках искажал пропорции тела. Ступня на переднем плане и кулак были размером с голову. Линии резковатые и с реальными изгибами тела совпадали только по направлению. А глаза на пол-лица? А вместо носа только треугольник тени. Петров сказал: «Это стилизация». Ага, это стиль такой, аниме называется. Ладно. И да, соглашусь, некоторые позы такие замороченные, что референсы в инете искать дня три не меньше.