- Я, если вы не заметили, вообще псоглавец, зверолюд. То есть, в общем, из третьих детей. - Убедившись в том, что меня внимательно слушают, я продолжил. - С моей точки зрения и человеческие-то жилища, двеллинги Вторых, излишне сложны: вот снежные иглу, юрты из жердей и шкур, или, на крайний случай, северские землянки — другое дело, все просто и понятно. Случайно сгорело иглу, снесло ветром землянку, растаяла юрта — взял, и выстроил заново из того, что было под рукой.

Вид американского советского инженера, принятый им после моих слов, был настолько ошарашенным, что послужил настоящим бальзамом для моего исстрадавшегося чувства деликатности.

- Иглу? Сгорело? Оно же из снега! Снег — это же вода! Нет, конечно, при должном приложении эфирных сил можно сжечь что угодно, но не случайно же!

Остроту момента зачем-то разрядила девушка Анна Стогова. - Профессор Амлетссон шутит, - сообщила она обескураженному Хьюстону.

Я немедленно расхохотался, чем вызвал обидную, но ожидаемую, реакцию окружающих, слабых духом и не готовых к зрелищу ржущего во всю пасть псоглавца. Спутники мои, уже привыкшие к проявлениям моего, скажем так, животного магнетизма, почти даже и не дернулись, зато остальные пассажиры и другие посетители здания морского вокзала дружно шарахнулись в разные стороны, образовав вокруг нашей невеликой компании комфортное пустое пространство.

Монументальный вокзал оказался внутри намного компактнее, чем выглядел снаружи, и скоро закончился, будучи пройден насквозь. Показалась парковка, отчаянно напоминающая таковую в любом европейском городе — не было, разве что, вездесущих паркопов, вооруженных монструозного вида рабочими планшетами, и, соответственно, ветер не трепал розовые квитанции, подсунутые под стеклоочистители. На парковке нас уже ждали: темно-зеленого окраса микроэсобус, борт которого был украшен уже знакомым оранжевым логотипом и четырьмя крупными, но плохо читаемыми, буквами, стоял буквально у самого выхода из солидно-воздушного здания.

- Анна, извините, я Вас побеспокою, - решительно, но вежливо, обратился я к переводчице. - Как читается и расшифровывается эта надпись? Первую букву я знаю, третью тоже, четвертая, при некоторой фантазии, напоминает неправильно написанную N, но вторая…

- VTSAI. Vserossiyskiy Tsentr Arkheologicheskikh Issledovaniy, так это читается, - немедленно ответила девушка Анна Стогова. - Что на британском означает, примерно…

- Спасибо, дальше я понимаю. Странно не знать названия организации, с которой у тебя контракт. - я улыбнулся, а еще подумал, что слова такой дикой длины и сложности произношения, да в составе активной речи, наверное, требуют значительно более высокого уровня образованности населения, чем тот, к которому я привык. Еще я подумал, что понемногу набираюсь дурных манер от одного невоспитанного инженера: так резко перебивать переводчицу, конечно, не стоило.

Название же… Фраза отбрасывала тень, даже будучи произнесена вслух. Если же вспомнить, как она правильно пишется латинскими буквами, становилось и вовсе непонятно, зачем эти достойные люди с таким упорством держатся за свою весьма альтернативную графику и чудовищно сложный советский язык. Можно ведь было вместо этого перейти на британский: именно так сделали в свое время ирландцы, и не только они, от чего все, конечно, только выиграли.

Микроэсобус оказался, как минимум, не хуже мобиля, на котором мы ездили по Архангельску: ожидаемо, более старый (двигатель находился на нормальном, а не эфирном, плане), но и более вместительный (я насчитал двенадцать сидений и обнаружил втрое больший, чем в оставшемся в Архангельске, мобиле, грузовой отсек). Кроме того, этот эсобус оказался снабжен собственным шофером, темно-зеленым почти до черноты орком, обряженным в некое подобие экспедиционного комплекта: широкие парусиновые штаны с огромными карманами, того же материала небеленую рубаху и высокие шнурованные ботинки коричневой кожи.

Орк оказался носителем очень красивой местной фамилии. «Таалайбек Уулу» — представился он, убедившись, видимо, что мы — именно те, кого он ожидает.

Шофер, кстати, стоял, опершись на водительскую дверцу, и от того я не сразу понял, насколько он могучего сложения и исполинского роста.

- Не меньше шести футов, а то и шесть футов с дюймами, - негромко поделился своими соображениями Хьюстон (оказалось, что он смотрел туда же, куда я, и перехватил мой взгляд). - На местные меры это два метра, - уточнил он зачем-то.

- В футах получается больше, - пошутил я, утверждаясь в удобном кресле. - Хотя метры мне, конечно, ближе.

Наш, исландский, чрезвычайный королевский посланник, когда-то оказался в Зале Часов одновременно с представителями Держав, и магсимиле Хёдрика Третьего на Конвенции красуется совсем рядом с подписью тайного советника Окунёва, о чем я и сообщил американцу.