Я вздрогнул и ощетинился. С этого места и в таком освещении, да еще с учетом немного предвзятого моего отношения, забетонированный ступенями холм действительно напоминал некую древнюю гробницу, и я в очередной раз был готов биться об заклад, что нечто такое я уже видел, причем — именно в связи с Советской Россией! Правда, то, предыдущее, здание было то ли сразу выстроено из красного гранита или мрамора, или позже им облицовано, и ассоциации вызывало, отчего-то, мрачные, но праздничные.

- Главное, - продолжил американец, пытаясь, видимо, свести все к шутке, - чтобы это место не стало настоящей гробницей для всего нашего проекта… Да и нас самих — тоже.

- Дурацкая шутка получилась, товарищ инженер. Не ожидала, особенно от коммуниста, - внезапно, в нарушение всяческой субординации, прорезалась девушка Анна Стогова.

Бледнокожая блондинка сейчас покраснела буквально вся, и почти светилась от переполнявшего ее гнева. Я залюбовался: больше всего переводчица сейчас напоминала кинематографическую валькирию из недавней экранизации Кольца Дитя Тумана, запрещенного, почему-то, в СССР. Видимый гнев выглядел вполне священным, и я понял: товарищ Хьюстон перешел некую черту, незримую для приезжего американца, но очевидную для каждого советского гражданина.

Девушку Анну Стогову мы успокаивали втроем: Ваш покорный слуга, администратор Бабаева и наш орк, кудесник баранки и рычагов.

Успокоение состояло из держания девушки Анны за руку (огромная лапища шофера напоминала сложные зеленые клещи, и держала, видимо, соответственно), плетения русалкой какого-то сложного конструкта и моего мохнатого лица, прочно заслонявшего сектор обзора, в каковом секторе оказался американско-советский инженер.

Продемонстрировав самое ушибленное из всех доступных мне выражений морды, я слегка приподнял бархатные на кончиках уши и принялся помахивать хвостом: такое сочетание вызывало неконтролируемое умиление у любой самки каждого из десятков человеческих видов, особенно — у самки молоденькой и вдохновенной. Тактика сработала: девушка Анна Стогова успокоилась даже до того, как администратор Бабаева закончила свой русалочий конструкт, а шофер Таалайбек Уулу успел оставить на нежной девушкиной коже хоть сколько-нибудь заметную гематому.

Сам инженер, кстати, успел куда-то деться, тихо, не прощаясь и совершенно незаметно.

«Будто кот» — вдруг подумалось мне.

Побудка оказалась далека от всяческой деликатности: в шесть утра по местному времени окрестности огласил чудовищный рев. Более всего рев этот напомнил мне брачный крик северного левиафана: на хуторах, расположенных слишком близко к береговой полосе от него, рева, иногда лопались старые стекла.

Звучал этот жутковатый будильник недолго, но ощущение страшной внутренней вибрации вместе со звуком не ушло. Более того: меня слегка потряхивало, но сквозь тряску я вдруг отчетливо понял: спать мне не хочется совершенно.

«Распорядок рабочего дня,» - вдруг вспомнился мне важный пункт договора, заключенного между мной и советской организацией с непроизносимым названием.

В распорядке (это я помнил очень хорошо) меня больше всего возмутила необходимость утреннего подъема и совместного выполнения специальной гимнастики, причем — непременно под звуки местной музыки, слишком громкой и бравурной для столь раннего времени.

Можно было возмутиться, качать права или просто проигнорировать и сирену, и последовавший вскоре стук в дверь, но, удивляясь себе самому, я решил следовать договоренностям с работодателем, хотя бы и первое время.

- Профессор! - послышалось из-за двери. - Профессор, вставайте! Вы просили Вас разбудить вместе с остальными коллегами!

- Встаю, - громко и несколько даже лающе ответил я. - Zdravstvuite, tovarisch!

Бытовые условия поразили вашего покорного слугу еще накануне, когда, после короткой экскурсии по Проекту, меня отвели в жилой корпус для научного состава, заселили в просторный номер и оставили отдыхать одного.

Ожидал я чего угодно: тесной клетушки в щелястом бревенчатом бараке, сырой комнаты в землянке, общего дормитория на двадцать коек в бетонном коробе и с удобствами во дворе, но действительность превзошла все мои ожидания и сделала это со знаком «плюс».

Номер мой напоминал, скорее, квартиру, причем — со всеми удобствами, куда лучше той, что мне выделили на первых порах в Университете. Комнат в номере было три: достаточно просторная спальня, в которой я вчера и отключился без задних ног, еще одна спальня поменьше (возможно, гостевая или что-то вроде) и удобная гостиная-кабинет, оснащенная по последнему слову советской техники.