- Профессор, тут вот какое дело, - американец сделался, против всегдашнего своего обыкновения, серьезен необычайно. - Я не знаю, что — в деталях — случилось в городе, но у нашей Анны сейчас проблемы.

- Проблемы какого рода? - уточнил я, внутренне уже холодея. Догадка появилась сразу же, и, как немедленно оказалось, была она полностью верной.

- Вы обратили внимание на то, что ее не было на утренней гимнастике? - я кивнул утвердительно, и собеседник мой продолжил. - Так вот, в столовой — я знаю, что Вы туда почти не ходите — в столовой ее не было тоже. Была же она, да и сейчас есть, в интересном заведении, который тут все называют pervyi otdel.

- Что есть этот ваш otdel? - не преминул уточнить я.

- Проще говоря, - не удержался от подначки американец, - это отделение тайной государственной полиции.

Хвост мой, до того рефлекторно подергивающийся из стороны в сторону — именно так я привычно проявлял дружелюбие в разговоре — застыл и напрягся, будто пружина. Уши встали торчком, шерсть на загривке — дыбом. Лодур Амлетссон, родич и потомок легендарного героя Ульфа Хальфдана, устремился: спасать деву стаи своей, и инженер Хьюстон торил ему путь.

Против опасливого ожидания, вызволять девушку Анну Стогову из застенков не пришлось. Путь из рабочей зоны в административное здание занял всего-то около десяти минут, и за это время моего переводчика успели выпустить на свободу.

Девушка Анна Стогова стояла у казенного вида металлической двери, крашеной какой-то бурой краской, дешевой и непритязательной на вид. На двери красовалась еще более казенная и тоже крашенная, только в белый, табличка-надпись, прочесть которую я не смог, поскольку замечательную эфирную линзу сегодня оставил на квартире.

На девушке Анне Стоговой почти совсем не было лица: такой озадаченной и растерянной была она в это, уже переставшее мне нравиться, утро.

- Профессор, - бледно улыбнулась мне девушка. - Как Вы вовремя… Мне как раз надо идти Вас искать. Вас вызывают…

- Tovarisch inzhener, - обернулся я, чая увидеть второго бойца спасательной дружины, но никого не обнаружил. Американец исчез, совершенно непонятно, как, когда, и, главное, почему: лично ему, как я понимал, ситуация не грозила примерно ничем. Вопрос, появившийся в ментальной сфере, пришлось задавать девушке.

- Скажите, Анна, разве в кабинетах государственной полиции не устанавливают элофоны, или, как минимум, кто-то мешает полицейскому воспользоваться элофоном мобильным? Пусть у меня и нет, временно, собственного устройства, но дозвониться в лабораторию — вопрос одной минуты!

- Это работает немного не так, - уже намного более внятно улыбнулась моя собеседница. - Вот, смотрите!

Смотреть предлагалось на лист бумаги, размером, примерно, в четвертушку. На листе была заметна типографская линовка, пропечатанные чудовищным советским шрифтом буквы, и еще что-то, немного похожее на арабскую вязь, вписанную поверх линовки синими чернилами.

- Это povestka, товарищ профессор. Официальный документ (видите, вот печать!), посредством которого сотрудник Комитета обязан вызывать граждан. Особенно в тех случаях, когда есть основание подозревать: по доброй воле гражданин на беседу не явится.

- Я ничего не могу тут разобрать, - поморщился я, взяв протянутую бумажку. - Вы же знаете, насколько хорошо я владею даже печатным советским, а тут еще, похоже, какая-то скоропись.

- Тут просто номер кабинета, - совсем уже хорошо посмотрела мне в глаза моя визави. - Еще две фамилии — Ваша и сотрудника, и рекомендуемое время посещения. Кстати, оно началось две минуты назад.

- Тогда я пойду, - сообщил я девушке Анне Стоговой, ну и, собственно, пошел.

Вы же помните, да, что я не из пугливых? Боюсь только летать, и, совсем немного, стать персонажем комедии положений, причем — в жизни.

Однако, представительного вида человек, засевший за большим и официальным столом привычного зеленого сукна, напугал меня до чертиков: переступив порог, я застыл, будто вкопанный по колени в бетонный пол, и даже не вздрогнул, когда за спиной моей избыточно громко лязгнула железная дверь.

Во-первых, человек был синим. Не в том смысле, который остроумно вкладывают в это слово советские граждане, а буквально, на самом деле, будто в крови его содержалось не родное соединение железа, а пристойный, разве что, глубоководным жителям, медный гемоцианин.

Во-вторых, огромные глаза человека были ярко-красными: не налиты гневливой кровью, не поражены лопнувшими сосудами, а просто красными, равномерно и, как будто, сами по себе.

В-третьих, ему оставалось просто открыть рот, чтобы я испугался окончательно, и возможно, повел себя как-нибудь позорно в случае, если бы за темно-синими губами обнаружились внушительной длины зубы-иглы, равномерно занимающие всю челюсть.