Из всего, что имелось внутри, внушала только яма. Широченный провал в земле занимал геометрическую середину ангара: то ли ангар поставили сверху, то ли яму вырыли снизу. Изнутри ямы сверкала электросварка, были слышны выкрики на командной разновидности советского языка (ее, разновидность, я уже уверенно отличал на слух) и иногда доносился гул каких-то технических приборов. Работа, видимо, шла вовсю, и я немного даже устыдился почти полного отсутствия собственного трудового энтузиазма на фоне очевидного наличия такового у многочисленных коллег.

Слишком близко к яме я подходить не стал: внутри наверняка имелась какая-нибудь страховочная система, скажем, предохраняющая от падения на самое дно сетка, но проверять работу этой системы на себе не хотелось.

- Поберегись! - лающе послышалось откуда-то из-за спины. Донесся запах озона. Я обернулся.

Арка местного транспортного портала (так вот что скрывалось под нетканым чехлом!) уже вовсю светилась: сквозь нее было видно помещение местного склада, прямо сейчас шли какие-то люди, и некоторые из них толкали перед собой изрядно загруженные тележки.

- Здрасьте, профессор! - заявил на низком советском голос, ранее предложивший поберечься. Я улыбнулся во всю ширь своей зубастой пасти: видеть вновь прибывшего было приятно. - И Вам не хворать, товарищ Ким!

Всего одно занятие, после которого мне было велено как можно чаще пробовать говорить и понимать язык на слух, дало эффект просто невероятный: такими темпами, как мрачно шутила девушка Анна Стогова, ревниво следящая за моими лингвистическими успехами, ей, девушке, скоро будет совсем нечем заняться, и ее, девушку, обязательно сошлют в ряды младшего технического персонала.

Конечно, оба мы знали, что это неправда: бытового, или, как иногда говорили, нижнего советского, языка точно не хватило бы ни на что, кроме повседневного общения и построения самых простых рабочих фраз. Писать же по-советски, как и читать, я пока не умел вовсе, воспринимая язык исключительно на слух.

Товарищ Ким, полностью называющийся приятным слуху лающим именем Ким Чик Хён, тоже оказался из наших, в смысле, псоглавцев: нас накануне познакомил американский инженер Денис Николаевич Хьюстон. Вернее, как познакомил: представил друг другу («Это профессор Амлетссон, это конструктор Ким»), ввернул беззубую шутку о том, что мы точно найдем общий язык, и, очевидным образом посчитав свою миссию исполненной, ретировался.

Дальше мы знакомились и договаривались сами, на причудливой смеси моего отвратительного советского и столь же невнятного британского языка товарища Кима.

Виду товарищ Ким был интересного: коротконогий и широкомордый, как и все классические монголоиды, росту он был неожиданно высокого, заметно горбился, и имел совершенно удивительный окрас шерсти: темно-синий с редкими белыми прядями. Пряди эти, стоило антропокиноиду ловко подставить профиль яркому свету, вспыхивали на мгновение совершенно огненными бликами, тепла от них, однако, не ощущалось. В целом, товарищ Ким оказался даже не классическим ульфхеднаром: мне довелось познакомиться с пуль кэ, огненным псом, национальностью полумифической и совершенно не встречающейся в городах и весях Европы.

Нраву товарищ Ким был веселого, дружелюбного и отчаянно трудолюбивого: за те недолгие минуты, что мы смогли уделить друг другу в круговерти плотного рабочего графика, он успел подписать документы (один), ответить на звонки (два) и решить некоторые производственные проблемы (вопреки ожиданию, не три, а сразу пять). Приятно, когда стереотипы не ломаются: такими или примерно такими мне всегда и представлялись выходцы из Республики Когурё.

Товарищ Ким вновь предстал передо мной, традиционно, энергичен и деловит.

- Наконец-то и Вы тоже тут, товарищ профессор! - с прошлой нашей встречи смесь советского и британского поменялась, приняв сильный крен в сторону советского. Это было правильно: я же, в конце концов, для чего-то начал учить этот сложный язык!

- Я тут, товарищ конструктор, согласно трудового распорядка и рабочего расписания проекта. Ну и наконец-то, конечно, тоже, - я вовремя отшатнулся: мимо нас двоих прямо сейчас, с громкими непечатными выражениями, протащили какой-то измерительный прибор. Оный прибор был закреплен на треноге, представлял собой оптическое устройство, закрепленное внутри рамы поверх небольшой клавиатуры с экранчиком, и был неуверенно опознан мной как теодолит.

- Им же тяжело! - возмутился я, извлекая жезл из поясного чехла. - Давайте помогу, что ли. Облегчу, так сказать, работу вместе с теодолитом!

- Профессор, опустите концентратор, пожалуйста! - неожиданно попросил конструктор. - Здесь не надо колдовать больше необходимого, тем более, что это не теодолит, а тахеометр!