Огр воззрился на меня с очень странным выражением лица: такое мой учитель пения называл «понимающее недоумение». Я не дал ему раскрыть рта.

- Как так получилось, что Вы уже гипнотизировали меня в нашу прошлую встречу, не имея на то моего прямого, явного и квалифицированного согласия?

К уже упомянутому выражению лица добавилось очевидное сомнение, и сомневались, судя по всему, уже во мне самом.

- Так вот же оно, - товарищ Валуев открыл пластиковую папку, и без особого труда извлек на белый свет типовой формуляр, до крайности похожий на тот, что я сегодня уже подписывал. - Вот оно, - повторил он, - Ваше согласие!

В самой нижней части желтоватого бумажного листа, под двумя таблицами и несколькими абзацами убористого текста, красовалась дата прошлого визита к душетерапевту, а также выполненная очень знакомой рукой размашистая подпись: «prof. Hamletsson».

Ничего особенного, кстати, не случилось.

После натуральной эпидемии падений в Яму и некоторых других серийных инцидентов (которые, кстати, тоже будто отрезало, хотя в их отношении особые меры принять просто не успели), поломка стрелы большого крана выглядела досадным недоразумением. Оказался плохо закреплен самый дальний сегмент – он и рухнул, никого, по счастью не задев и даже больше ничего не сломав.

Сегмент вернули на место, кран починили, работа продолжилась в режиме настолько штатном, что это, от противного, вызывало даже некоторые подозрения. Я, профессор Амлетссон, никогда не был особо суеверен, но и критический метод познания не помешал мне ждать очередного сомнительного подарка судьбы с некоторым даже содроганием.

Подарок явился на седьмой день. Был он самоходен, прям и мускулист, обладал мужественно обветренным лицом настоящего хомо сапиенс сапиенс и, теоретически, записью в служебном удостоверении. Запись должна была гласить, что предъявитель сего является старшим лейтенантом государственной безопасности Союза ССР.

К этому моменту я уже худо-бедно разобрался в стройной, но до крайности запутанной, системе взаимоотношений между представителями разных советских силовых ведомств – и даже сотрудниками одного и того же ведомства, так что последовавшие события поставили меня, натурально, в когнитивный тупик. Например, решительно непонятно было, почему никак не проявил себя начальник первого отдела – а ведь он точно такой же государственный полицейский, что и вновь прибывший старший лейтенант, и чину, а значит, и полномочий более изрядного... Впрочем, все по порядку.

В этот день, а был он понедельником, работа спорилась просто замечательным образом: я как-то вдруг закончил перерасчет «с магии на технику», и сейчас почти бездельничал, делая вид, что перепроверяю сложные цифры. На самом деле я, конечно, в основном наблюдал творящуюся на рабочей площадке деловую суету: для продолжения работы мне требовалось некоторое вдохновение, и именно им я старался сейчас напитать собственную ментальную сферу.

Дверь в вагончик, ставший моим офисом, не была заперта. Более того, она даже закрыта не была: прямо с утра перестала работать вентиляция, и становилось душновато. Мне же, уроженцу суровых северных просторов, переносить духоту удавалось еще хуже, чем большинству тех, кто на нее постоянно жалуется – даже несмотря на то, что всю жизнь провел в довольно небольших помещениях.

Дверь не была закрыта, но в нее все равно постучались – уверенно, твердо, с явственно ощущаемым осознанием своей правоты и права на ее, правоты, реализацию.

Я отложил грифельный карандаш, которым последние полчаса выводил мелкие каракули на листе бумаги. Получавшиеся как бы символы не означали ровным счетом ничего, не несли в себе никакой системы, но я все равно старался выстраивать их в подобие строк. Некий профессор будто заранее готовился оправдываться: мало ли, занесет кого нелегкая, всегда можно будет соврать о том, что значки эти – какая-нибудь особенная северная стенография.

- Разрешите войти? - поинтересовались от двери голосом суровым и мужественным. Я, наконец, соизволил повернуть морду в сторону звука, и разглядел, на фоне темного провала входа, старшего лейтенанта госбезопасности – того самого, чье появление на Проекте страшно заинтересовало сплетников и сплетниц.

- Входите! - ответил я. - Входите и присаживайтесь.

Руки вошедший, что характерно, не подал. Вместо этого он стремительным слитным движением извлек из кармана заветные «корочки» служебного удостоверения, раскрыл их перед моим носом, и, не дав ничего толком рассмотреть, так же стремительно убрал документ обратно в карман. Садиться на предложенный табурет он не стал тоже, предпочтя, вместо этого, упереться руками в стол и как бы нависнуть над сидящим мной.

Представляться вновь вошедший тоже посчитал излишним, и я немедленно озверел.