Я присмотрелся. Развернутые корочки внезапно как бы переместились ко мне ближе, зависнув, по ощущению, на расстоянии метра перед мордой и глазами. В удостоверении было написано ровно то же самое, что мне только что озвучил его владелец, а еще на второй части разворота яркой металлической радугой переливалась маголорамма: щит, меч и циркуль, размещенный поверх.

- Здравствуйте, - я неожиданно решил проявить вежливость. - Проходите, пожалуйста.

Полицейский аккуратно вытер ноги о коврик (сам я, признаться, этой процедурой почти всегда пренебрегаю) и прошел.

Я вернулся на рабочее место: нависать стало не над кем, да и сидеть за столом намного удобнее, чем стоять.

- Берите табурет, присаживайтесь, - предложил я. Тон голоса моего был все еще корректен до сухости, но рычащие нотки – которых сам я, кстати, сразу не заметил – из него уже пропали. Не так просто, знаете ли, резко сменить отношение к столь неоднозначному собеседнику, даже с учетом того, что это, видимо, не совсем он.

- Вас, товарищ профессор, наверняка интересует ответ на вопрос – что это такое только что было? - логично предположил старший лейтенант. Я кивнул.

- Должен попросить прощения, - товарищ Мотауллин всем своим видом изобразил эту самую просьбу. - Можно было бы свалить на аналитиков, но это целиком моя вина. Я то ли неправильно рассчитал Ваш нейропортрет, то ли ошибся в интерпретации... В общем, это был один из вариантов так называемого вербовочного захода. Считается, что человек с определенным типом личности, в случае наличия скрываемой информации о преступлении или просто какого-то постыдного знания, немедленно проявит себя и даст оперативному работнику в руки определенные козыри. Еще раз извините, ради Ленина.

Ленина я, как и любой порядочный европейский левак, уважал: гораздо больше, чем последовавших за ним советских вождей, коих искренне полагал соглашателями и ревизионистами. Реальная, а не сказочная, версия Советского Союза, кстати, удивила меня крайне редкими отсылками к жизни и творчеству Вождя – везде, за исключением монументального искусства и, почему-то, книжек для самых маленьких советских граждан.

Вот это вот «ради Ленина» отчего-то убедило меня в искренности сотрудника тайной полиции советского государства куда больше, чем весь остальной его короткий монолог и откровенно виноватый вид.

- Это был весьма своеобразный опыт, должен признаться, - я сразу же согласился и извинить собеседника, и продолжить общение. - Я понимаю, что у Вас на все это была служебная необходимость, и, возможно, даже инструкция, и готов принять произошедшее как недоразумение. Единственный вопрос – как Вы это сделали?

Тут я немного нарывался, конечно. Видно было, что вопрос, ради обсуждения которого явился старший лейтенант, важен и срочен, а я, формально приняв правила игры, продолжал тянуть время и мотать оппоненту нервы.

Старший лейтенант, между тем, к вопросу отнесся нормально, и даже ответил.

- Примерно вот так, - жезл, оказывается, все это время был в руке полицейского (или он как-то особенно ловко сумел извлечь оружие из кобуры). Короткий пасс, и в дверном проеме снова появился предыдущий собеседник, все еще красный лицом и пытающийся ослабить узел галстука.

- Маголограмма? - уточнил я.

- Нет, профессор, - несколько даже гордо уточнил старший лейтенант. – Вещественная иллюзия, без единого кванта заемных сил! Родовая, знаете ли, техника. Часто встречается среди орков, что равнинных, что горных, и ближайших их потомков.

Я немедленно вспомнил замечательный талант доктора Тычкановой.

- Профессор, не кажется ли Вам, - перешел к делу мой собеседник, - что все случайное и нехорошее, происходящее на Проекте, на самом деле – звенья одной и той же цепи?

Вы ведь помните, да, кто именно уже задавал мне подобный вопрос, и как потом его объяснял?

Я почти уже раскрыл пасть, чтобы поделиться и своими сомнениями, и выводами, и самим фактом того, что нечто подобное я уже обсуждал совсем недавно, и даже то, с кем конкретно вел недавнее обсуждение, но почему-то не стал. То ли неожиданно и избирательно сработала присущая любому европейцу фронда в отношении полиции, что криминальной, что тайной, то ли показалось некорректным обсуждать разговор с моим новым американским другом за глаза... Не стал.

Тем временем, полицейский принялся объяснять уже собственную позицию, и она оказалась весьма отличной от мнения Хьюстона в деталях, но очень схожа с ним в общем.

- Здесь, прямо на Проекте и Объекте, зримо воплощается чья-то злая воля, - сообщил товарищ Мотауллин, и не дожидаясь моего возможного возражения, продолжил. - Тут, как говорят у нас в народе, всякое лыко в строку. Все эти странные случаи производственного травматизма, регулярно вспыхивающие на ровном месте ссоры между коллегами, нападение на Вас, профессор, бандитов, каковых в Мурманске не встречали уже лет сорок, даже кража со взломом, во время которой ничего не украли... Во всех этих событиях прослеживается некоторый общий почерк.