— Тут все же полегче… — Эрик с облегчением рухнул на пол, принялся стягивать шлем. — Ниже совсем кранты.

Мучившая его клаустрофобия немного отступила, но финн все еще выглядел бледным, как привидение.

— Я сейчас берцы сниму, тоже кранты наступят, — предупредил Вася. — Газовая атака! Спасайся кто может.

— Ясно, отчего те внизу передохли, — покачал головой Ингвар. — Кошмар, трагедия. Невероятная жестокость. Требую созыва международной конвенции по запрету…

Они уселись и в самом деле начали разуваться, а я неожиданно для себя отправился к Явонде. Спрятанная в этой девушке тайна мучила, вызывала интерес, и когда еще появится, если вообще появится, возможность поговорить вот так, один на один, когда никто не помешает?

— Привет, — сказал я, указывая на местечко рядом с ней. — Можно?

Она закивала, и распущенные по плечам волосы затрепетали, побежали по прядям огненные блики.

Я уселся рядом с Явондой, поймал на себе любопытные взгляды соратников, обнаружил на физиономиях крокодилье ухмылки. Сыч одобрительно кивнул, Вася поднял большой палец, и в ответ я погрозил им кулаком — это совсем не то, что вы думаете, идиоты!

— Будут теперь болтать, что я тебя клею, — буркнул я.

— А разве нет? — девушка хихикнула, и тут же засмущалась, спрятала лицо в ладонях.

— Весь потный, вонючий, в песке, и без цветов. Разве что с автоматом. Кто так делает?

На этот раз она засмеялась уже смелее, глянула на меня лукаво и неожиданно спросила:

— Почему тебя называют «инвалидом»?

Мне показалось, что в лицо плеснули кипятком, и только невероятным усилием лицевых мышц я сумел удержать на месте улыбку. Наверняка она стала несколько напряженной, но я даже не отвел глаз, не вздрогнул, и не озвучил рвущиеся из горла ругательства.

Кто? Какая гнида? Наверняка Шредингер, имеющий доступ к моему личному делу! Зачем? Из тупой злобности?

— Потому, что идиоты, — сказал я, надеясь, что голос у меня звучит как обычно. — Придумывают невесть что.

Но коленка заныла, а внутри дурным эхом отдавалось «Инвалид, инвалид, инвалид!».

Зашевелилась дрыхнувшая рядом Гелия, открыла мутные со сна глаза и несколько мгновений удивленно созерцала нас. Затем покрутила пальцем у виска и демонстративно отодвинулась на несколько шагов, где и начала потягиваться так, что грудь у нее под комбинезоном обозначилась весьма явственно, вплоть за сосков.

С той стороны, где сидели наши, донеслись восхищенные охи, ахи, ухты и твоюмати.

— Расскажи лучше о себе, — сказал я негромко, стараясь не таращиться в сторону Гелии. — Вы ведь из эквината? Что это такое?

— Ну… объединение равных, много миров, все вместе, в единстве и процветании, — прозвучало это как вызубренная религиозная формула.

— Там живут люди?

Явонда посмотрела на меня изумленно.

— Нет, их там вот почти нет.

— А перед кем вы выступаете?

Вряд ли создания других биологических видов в состоянии оценить человеческий вокал… хотя есть же люди, которым нравятся песни китов, и восхищаемся же мы трелями соловья, хотя он с точки зрения биологии куда ближе к динозавру, чем к человеку!

— Перед гражданами эквината, — вид у Явонды был такой, словно ответ все объяснял, и я понимал, что она не играет, не глумится надо мной, говорит честно, как думает.

Вот думает как-то уж слишком просто.

Плечистый штурмовик из нашего отделения, откликавшийся на странное имя Илвей, поднялся и пошагал к Гелии. Остановился перед ней, но не успел сказать ни слова, как она продемонстрировала ему средний палец и заявила «Отвали, мужик! Иди, подолби в стенку!».

Глядя на меня, решил испытать удачу, и налетел на такой облом.

— Не очень-то и хотелось, — обиженно пробормотал Илвей, возвращаясь туда, где его ждали ехидные усмешки и дружные подначки.

— А как ты попала в эквинат? — решил я зайти с другой стороны. — Ты родилась там?

Этот вопрос, к моему удивлению, вызвал у Явонды нечто вроде паники, она застыла, редко-редко моргая, широко раскрыв глаза — точь-в-точь хомячок перед хищной змеей.

— Разрешите обратиться? — теперь к Гелии подкатывал Нагахира, демонстративно поигрывал мышцами на руках, сплошь украшенных татуировкой. — Есть важный вопрос. Невероятно.

— Узкоглазенький, ты совсем тупой? — вокалистка точно не страдала политкорректностью и толерантностью.

Японец замер с открытым ртом, а Гелия обложила его крайне изощренным ругательством, от которого царь Петр Первый, сам большой матершинник, наверняка пришел бы в восторг и повелел записать последовательность слов, чтобы затем выучить потихоньку.

— Отвали, — добавила она. — Вы злобные, тупые, агрессивные, и мне противны!

Услышав это, Явонда отмерла.