— Заткнись! — Гнев захватил Аннино сознание. Защекотал пламенем горло. Никакой вежливости с этим… Никаких более церемоний. — Ты пытался убить меня! А теперь ее… Или яд снова мне предназначался? — Голова Камиллы дергалась в Анниных руках. Кажется, новой пассии бывшего мужа осталось недолго, и от этой мысли все внутри холодело. Нет… Анна не хотела чужой смерти. Поэтому решилась на риск. Позвала: — Мариса… — И посмотрела умоляюще. — Мариса, помоги мне… — Пришлось соврать, чтобы не подставить камеристку под удар. — Я попробую исцелить ее своей магией. Помоги мне приподнять ее…

— Магией? — Генрих недоверчиво скривил губы. — Ты раньше не колдовала?

— А теперь колдую! — жестко отрезала Анна. — Во мне обнаружилась магия ливэ, так что имею полное право.

Мариса все поняла, присела рядом, повернувшись к герцогу спиной.

Произнесла тихо:

— Я вам помогу, госпожа. И ей…

И зашептала беззвучно свое заклятие.

Анна указала герцогу на дверь.

— Позови охрану и найди целителя. Быстрее!

Заметив, что тот продолжает коситься с сомнением, усердно заводила руками над грудью Камиллы и забубнила себе под нос первое, что пришло в голову.

Какой-то стих, выученный в средней школе.

Мариса, побледневшая и взволнованная, предупредила вдруг дрогнувшим голосом:

— Госпожа, это то же самое. У вас тогда так же было…

— Так же… — повторила за ней Анна и осеклась на полуслове. Снова страхом накрыло, как водой. Притопило в нем, так что из легких воздух вышел весь. А потом снова злостью… — Генрих!

Потом… Сейчас ей помочь надо. Камилле. И плевать, что она вроде и не подруга. Вроде даже как враждовать они должны.

Плевать!

Никто не должен умирать. Хватит! Хватит…

— Живая она, госпожа.

Голос Марисы прорезал напряженный воздух, и Аннино тело, скованное параличом тревоги, обмякло. Она уперлась ладонями в пол, склонила голову, густо выдохнула.

— Спасибо, Мариса. Ты наше спасение.

— Вы слишком добры, госпожа. — Камеристка устало прикрыла глаза. — И к своим. И к чужим…

***

Суд закончился, а Анна все не могла успокоиться. Сердце стучало, и пугающие мысли не давали покоя.

Стояло перед глазами лицо Генриха.

Этот взгляд. Испуганный, злой, недоверчивый и…

…честный?

Он как будто бы и не врал. Да и… убивать вот так, во время ритуала примирения, разве не полная ли глупость? Зачем так подставляться? И ошибаться…

Когда они разъезжались от здания суда, когда рассаживались по экипажам, Анна видела, как нежно и заботливо герцог несет на руках измученную припадком Камиллу, как расспрашивает о чем-то лекаря.

Если есть в ее убийстве какой-то умысел, то в чем он? И к чему весь это спектакль, если все-таки Генрих виновен?

У Анны виски заболели от напряжения.

Пазл не складывался.

Теория о покушении жестокого мужа на неугодную жену во главе угла рушилась на глазах.

И люди…

Люди мелькали. Их было слишком много: лекари, охранники, сыскари. Принцесса Розмари прислала последних для выяснения сути дела.

И газетчики.

Они не могли пропустить столь впечатляющий скандал. Жена-калека. Амбициозная любовница-простушка. Муж… ну полюбил вот другую — и такое случается. Пожалеть его? Осудить? Страсти кипят. Летят искры! Больше масла в огонь семейной драмы. Развод. Покушение… Идеальная сплетня!

Маргарет не могла поверить в произошедшее. Она все время дергала то Анну, то Кайла, придумывая новые и новые теории. Просила их подтвердить.

— Ну заговор же! Заговор! — трясла она руку сестры, прожигая старшую взглядом. — Загадка века! Может быть, это проклятье рода? — Она нагнетала и сама пугалась собственных фантазий. — Может быть, я буду следующей? — Она понизила голос, прикрыла руками губы. — А что, если это продолжение истории наших родителей? Той самой? Что если нашему роду до сих пор не могут простить?

Жаль, Анна мало об этом знала.

Но все равно, как-то сложно. Как-то слишком далеко от сути.

Нет. Дело все-таки в Драконьем доле.

В нем!

Маргарет не отпустила ее домой.

— Нет-нет! Сегодня ты останешься у нас, под моим присмотром, — заявила сестрица.

Спорить было бесполезно, и Анна осталась.

Младшая подняла на уши всех своих слуг, и теперь те носились по дому как угорелые: готовили ужин и ванные для господ.

В камине трещал огонь — снаружи зима брала свое. Горничные тянули с верхних полок шкафов тяжелые шерстяные пледы. Белые, как метель за окнами.

Как смерть.

И тяжелые, как могильные плиты…