«Листом» тут иногда называли сторублевку — этот нехитрый сленг я уже снова освоил, тем более что когда-то знал его довольно неплохо.

— Приемлемо, — кивнул я. — А схемы не достать? И микросхем я взял бы, если есть.

— Про это так сразу и не скажешь… — задумчиво проговорил паренек и почесал в затылке.

— Да у меня теперь до осени терпит, — улыбнулся я. — Если сможешь узнать — не обижу. Меня Егором зовут… могу телефон оставить?

Спустя пару лет для таких контактов мне пришлось завести отдельную записную книжку, в которую я аккуратно или не очень, в зависимости от условий, заносил имена, фамилии, прозвища и вид деятельности людей, которые могли оказаться полезными — и иногда оказывались. Записную книжку я уже купил и здесь, но в ней пока было заполнено лишь несколько страниц — например, с телефонами Валентина и Михаила Сергеевича, хотя для пущей конспирации я никак не указал, кто они и чем знамениты.

Временами я жалел, что у меня нет доступа к той, старой книжке из будущего — она, наверное, могла бы помочь и сейчас. Но за годы все записанные в ней люди просто стерлись у меня из памяти, да и привычки запоминать множество телефонным номеров не осталось — через много лет этот навык с успехом заменил список контактов в смартфоне.

— Нет, твой телефон мне без надобности, — после небольшой паузы сказал он. — Я тебе свой оставлю… и ещё одного человека. Осенью и позвони, напомни, а там посмотрим, что можно сделать. Я бы ещё посоветовал в журнал «Радио» написать…

— Это я уже, но совсем недавно, — объявил я. — Тоже, думаю, осенью отреагируют, у них там, наверное, номера на два вперед материалы расписаны.

— Вообще-то на четыре, — улыбнулся паренек. — Меня Павлом зовут.

И он протянул мне руку, которую я с достоинством пожал.

* * *

С Павлом мы договорились, что созвонимся после моего возвращения в Москву. Он пообещал найти нужный блок цветности для «Рубина», который стоял у нас в зале; про схемы он говорил чуть более размыто, но я был уверен, что он найдет и их. А вот про микросхемы он сразу сказал, что это будет очень сложно и, скорее всего, дорого — выпускались они совсем не в массовых количествах, были расписаны по потребителям задолго до финальной приемки, находились под строгим контролем, так что умыкнуть несколько штук было очень геморройно. Причем это касалось не только тех микросхем, которые были мне нужно, а вообще всех — советская промышленность пока лишь наращивала соответствующие производства и делала это вовсе не стахановскими темпами.

Но даже такие расплывчатые обещания сильно меня воодушевили. Я уже прикидывал, как по осени организую в гараже нечто вроде подпольного заводика — правда, для этого надо будет как-то договариваться с Санычем, поскольку пока он пустил меня лишь до конца лета. Я грустно подумал, что если выдать за него замуж бабушку, то этот загадочный старик должен будет пойти навстречу свежеиспеченному родственнику — особенно если выделить новой ячейке общества часть заработанного на установке декодеров. Впрочем, я даже не представлял, как начну разговор об этом с Елизаветой Петровной — и опасался, что сразу после его начала меня выставят из квартиры на Новоалексеевской без права на возвращение.

Но в целом настроение у меня было хорошее — и я почти забыл про то, что прямо сейчас в СССР происходит государственный переворот. Вернее, совсем забыл, но жизнь вернула меня в реальность очень быстро. Вернувшись к платформе, я выяснил, что поезда в Москву больше не ходят, причем их отменили по неизвестной причине и на неопределенный срок. Из Москвы выбраться было можно — тут остановку движения обещали лишь через пару часов, — но я не представлял, что мне может понадобиться в каком-нибудь Нахабино или Волоколамске.

Я плюнул на непредсказуемых железнодорожников, прошел немного вперед, к Волоколамскому шоссе — но лишь для того, чтобы увидеть, как по нему ползет очередная колонна техники; видимо, в столицу начали подтягивать подмосковные части. Трамваи грустно стояли вдоль дороги — и, кажется, тоже двигаться не собирались. Где-то в той стороне находилась «Щукинская», но я помнил, что попасть к ней с Волоколамки было нетривиальной задачей — во всяком случае, на машине, — и решительно вернулся к «Покровской-Стрешнево». Меня ждал одноименный парк и станция метро «Войковская». Идти к «Соколу» вместе с военными мне не хотелось.