Ну а если нет — то и шут с ними, с этими армянами. Мне тогда точно будет не до них.

Ещё одна долгая остановка у меня была уже на «Соколе», где военные устроили натуральный блок-пост — отъели у Ленинградки полосы справа и слева и поставили по паре БМП с каждой стороны. Частники всё равно ездили и тут — но сильно притормаживали у грозных бронированных машин. Некоторых из них останавливали для проверки документов — но по какому принципу осуществлялся отбор, я так и не понял. В итоге я не решился переходить на другую сторону — у меня была идея зайти в магазинчик звукозаписи и купить Алле что-нибудь новенькое. А вот в универмаг заглянул; мне надо было пополнить запас рубашек. Старую я по дороге просто выкинул в первую же попавшуюся урну. Зашивать длинный разрез и отмывать от крови я бы всё равно её не стал — да и ходить в рубашке с таким ремонтом в приличные места было бы некрасиво.

* * *

Дома меня, разумеется, ждали, причем сразу все — в прихожую дружно вывалились Алла, её бабушка и Александр Сергеевич. Девушка налетела на меня, едва я прикрыл дверь, повисла на шее, потянулась поцеловать — но я охнул от боли и привалился к косяку, чтобы не свалиться.

— Егор, что с тобой?

— Боевое ранение, — сказал я. — Или не очень боевое…

— Ты во что опять влез?! Кто тебя? И куда??

— Аленька, дай ему хоть разуться, — с укором напомнила Елизавета Петровна. — Егор, ты как, тебе помочь? Я сейчас…

— Нет-нет! — поспешил я. — Я сам… всё не так плохо. Если никто на мне не виснет, конечно.

Алла ойкнула и отпрыгнула — насколько позволяли размеры прихожей и заполнявшие её люди.

Я разулся и чуть двинул левой рукой — особой боли не было, чувствовалось лишь легкое неудобство в районе лопатки.

— Да налетел по дурости на какого-то идиота, — объяснил я, увидев, что все ждут. — Пришлось в травму тащиться, вот и задержался. Там ничего страшного, так, порез… его уже зашили. Сказали, что до свадьбы заживет. Только рубашку пришлось выбросить, эту мне там дали, встретил добрую женщину с собакой Симочкой.

Я говорил как можно больше слов, пытаясь скрыть среди них главное — что на меня всё-таки напали, и что я получил серьезную рану, которую надо было зашивать. Судя по всему, обмануть мне удалось только Аллу — ни Елизавета Петровна, ни Александр Васильевич на мои словесные кружева не клюнули.

— Да уж… Егор, — сказал отец Аллы. — Надо было послушать мою дочь и никуда не ездить… в такое время лучше дома сидеть. Поездка-то хоть удачная была?

— Относительно, — я по привычке пожал плечами и слегка поморщился. — Там почти никого не было, но с одним пареньком контактами обменялись, осенью созвонимся и обсудим. Он вроде разбирается в этой теме.

— Хоть так, — он кивнул. — Ну-ка, пойдем в комнату, посмотрим на твое, как ты сказал, боевое ранение.

Забинтовывать меня не стали, но тампон из марли накрепко приклеили к спине лейкопластырем. Через пару дней его надо будет поменять, да ещё и промыть шов зеленкой — всем этим придется заниматься Алле, если мы не хотим сидеть в длинной очереди в наш районный травмпункт.

В общем, всё, что они увидели, когда я снял рубашку — это перепачканная зеленкой марля, которая закрывала всю левую лопатку.

— Сурово, — констатировал Александр Васильевич.

— Только выглядит страшно, — ответил я. — Да и то — я сам не видел, у хирурга с зеркалами было примерно никак, а сейчас уже и смотреть не хочется. Посмотрим, когда перебинтовывать надо будет.

— Рука-то нормально двигается?

Я осторожно поднял и опустил левую конечность — показал, что всё работает. Хотя то самое неудобство всё ещё присутствовало, и быстро я эту операцию смог бы проделать только через боль.

— Если меня туда не бить, — я выразительно глянул на Аллу — и она смутилась, — и не делать резких движений, то всё нормально. Повезло, могло быть хуже.

— А кто это был? — поинтересовалась бабушка. — Ты его точно не знаешь?

— Точнее некуда, впервые увидел. Примерно одного со мной роста, нос чуть орлиный, а глаза злые… коренастый такой, словно борьбой занимался, но по движениям — совсем не борец… Ал, что?

Я заметил, что Алла поднесла ко рту сжатый кулачок и закусила костяшки пальцев — верный признак, что она сильно-сильно волнуется.

Все посмотрели на девушку, и она снова смутилась.

— Эм… я не знаю… — пробормотала она. — Просто это описание напомнило мне Бориса.

— Какого Бориса? — недоуменно спросил её отец.

— Думаю, речь идет про Боба, — вмешался я. — Боб — это прозвище, а зовут его как раз Борис. Вот только он никак не мог оказаться в том парке — он сейчас служит в армии… или мог?

Мы с Александром Сергеевичем переглянулись.