— Здравствуйте! — Спросила Маша у него, — а я вас знаю⁈

Водитель глянул на нее тяжелым взглядом. Не ответив, сел в машину. Захлопнул дверь.

— О! Простите его! — Разулыбался Рихтер, — он мой профодник тут, in der UdSSR. Sein name ist Виктор. Он немношко не раскофорчифый с другими. Только со мной гофорит.

— Езжайте домой, Клаус, — вздохнула Маша, — уже поздно, а я очень устала.

— О! Нет-нет! — Растерянно улыбнулся немец, — я фас сегодня никуда не приглашайт… Фернее… Сегодня нет. Nein. Но сафтро фечером, софу фас ins restaurant. В ресторан. В фаш город.

— Я не могу завтра, — сказала Маша холодно, — у меня работа. Хорошего вечера.

Маша пошла, было к хате, но тут же услышала:

— Nein! Не уходите!

Следом раздался стук открываемой калитки. Маша испуганно обернулась.

* * *

Я почувствовал, как горячая кровь пропитала мне штанину. Пистолет, который упал ко мне из рук Матвея оказался липким и скользким.

— М-м-м-м-м-м-м… — Замычал Серый, откинув голову назад.

Я торопливо отполз от него. Прислонился к стволу небольшой березки. Стал ощупывать свой живот, а нет ли раны. Раны не было. Я понял это очень быстро. Зато был раненый.

Матвей Серый корчился передо мной на земле, зажимая руками внутреннюю часть бедра. Руки его были в черной от темноты крови. Брюки, увлажнившись, облепили ногу.

Когда мы боролись, Матвей случайно выстрелил и пробил себе ногу с внутренней стороны, где-то между пахом и коленом.

Ругаясь матом, он ворочался в сухой листве, расталкивал ее спиной и здоровой ногою.

— Замри, — поднялся я, — кровью истечешь.

— Пристрелю… Землицын… — Прошипел он сквозь зубы, запрокидывая от боли голову.

— Уже пристрелил. Только вот себя. Крови много, — я снял рубашку, стал вытирать ей наган, — видать, задел артерию. Минут через двадцать помрешь.

— Нога… Болит… — Стиснул он зубы.

— А как же? Конечно, болит.

Я сунул пистолет сзади, за пояс, поднял с земли горящий фонарик.

— Дай гляну, — осветил я рану Матвея.

Между измазанных темно-красным грязных пальцев Серого толчками пробивалась кровь.

— Плохо дело. Точно артерия, — я встал, — эх… Машку бы сюда.

Я начал ходить вокруг Серого, искать в листве палку.

— Чего ты делаешь? — Глубоко дыша, спросил он, — чего ищешь?

— Помалкивай. Будешь много болтать — крови больше вытечет.

Отыскав кусок той самой палки, которой и огрел Серого, я привязал к ней рукава моей рубахи.

— Ты чего это? — Испуганно глянул на меня Серый.

— Давай ногу тебе приподнимем. Только аккуратно, — опустился я рядом с ним.

Матвей шипел и кряхтел от боли, пока я прилаживал к ране мою импровизированную шину. Подняв рубашку над ранением, я стал закручивать рукава штопором при помощи палки. Стягивать тем самым артерию,

— Ай! Ай! Мммм! — Застонал Матвей, — больно!

— Терпи, сученышь, — сплюнул я, глянул на Серого.

По его щекам покатились слезы боли.

— Вот как выходит. Значит, в людей стрелять, пистолетом угрожать, это ты можешь, а потерпеть боль, так расплакался, как баба.

— Почему? — Глядя дурными глазами на свою окровавленную ногу, спросил Мятый, — Почему это ты? Зачем это ты?

Я не ответил. Глянул на него волком и дальше стал молча накручивать шину.

— Сейчас я закончу, — ответил наконец я холодно, — схватишься за палку и будешь держать, что есть сил. Доберемся до машины и поедем в больницу. А тогда уж и милиция подоспеет. Я позабочусь.

Матвей не ответил. От потери крови лицо его побелело. Сильнее проявилось в темноте.

— Дурак ты, — сказал он вдруг, — ты это зачем? Я, значить, убить тебя пытался, всю семью твою прикончить, а ты меня спасаешь?

Я снова на это не ответил. Поджав губы, продолжал закручивать рубашку.

— Я ведь не отступлюсь, — сказал он, — не отступлюсь, Землицын… Я ведь вернусь за матерью в Красную. И тогда уж…

— На, держи крепко, — указал я ему на палку, и тот схватил ее грязными руками, скривился от боли.

Я выдохнул, достав наган из-за пояса, сел с Серым рядом. Смахнул пот со лба и сплюнул кровь из разбитых губ.

— Я ж все равно выйду. И запомню, как ты мою жизнь всю поломал, — сказал он угрожающе, — запомню… На всю жизнь запомню… И приду… Меня надолго не закроють. Моть на год… А моть на три. А моть, и на шесть! Все равно вернусь! Поубиваю вас всех к едрени-фени! — Распалялся он в бессильной своей злобе, — а начну с матери твоей! Или с сестры!

Не выдержав я вскочил, наставил на него наган.