— Ну тада все. Это вам не сельпо. Тут у нас обратно товар возвращать не принято, ежели чего не так, — сказал горбоносый.

— Давайте я выкуплю, — сглотнул Титок, — выкуплю, да и все. Талый у меня ее за двадцать рублей забрал.

Титок принялся шариться по карманам, искать деньги.

— Во, — он протянул бумажки мужикам.

— Убери, — сказал я тихо.

Титок округлил глаза. Зыркнул на меня непонимающе.

— Убери, тебе говорят.

Титок послушался. Спрятал купюры в карман.

— Комар, — заговорил вдруг морщинистый, — барыгу позови. Спросить у него кое-чего хочу.

Горбоносый, которого назвали Комаром, встал, пошел к двери, запертой на свернутую газетную бумажку. Дверь эта вела в соседнюю комнату неизвестного размера и назначения. Когда горбоносый проходил рядом с диваном, девушка на нем зашевелилась, что-то замычала.

— Талый, суда-ка, — открыв дверь, сказал Комар.

Я услышал в слабоосвещенной соседней комнате копошение. Потом оттуда выглянул… Тот самый паренек, которого я подвозил, когда работал на скорой в начале лета. С ним мы еще про СССР спорили. Как же его там звали? Кажется… Василий. Точно.

Вот только выглядел теперь этот Василий неважно: холеное его лицо городского жителя осунулось, щеки впали. Под глазами появились бледные круги, а короткие волосы отрасли и топорщились на его голове жирными сосульками.

— Чего такое? Нужен я тебе, Кулым?

— Подойди сюда, — ответил морщинистый, которого Васька назвал Кулымом.

Васька, одетый в грязноватые джинсы и мятую футболку, как-то виновато вошел в переднюю. Глянул озадаченно на девушку, потом на Кулыма.

— Ты у него что-то покупал? — Кулым кивнул на Титка.

— Ну… Ну да. Статуэтку, фарфор. Русалка.

— Мгм, — шумно выдохнул Куым. — И куда ты ее дел?

— Да никуда. Вон там, среди другого товара лежит.

— Неси, — глянул на него морщинистый.

— Ну, — Вася Талый помялся. — Ну хорошо. Сейчас.

Потом он исчез в своей комнате и вернулся с русалкой. По велению Кулыма поставил ее на стол, среди закуси, рюмок и карт, аккурат рядом с бутылкой водки.

— Спасибо, — поторопился поблагодарить Титок, но никто не обратил внимания на его слова.

— Вот вам рубли, — Титок суетливо полез в карман.

— Двадцатью рублями тут не отделаться, — сказал Кулым и горбоносый Комар разулыбался его словам.

— А сколько надо? — Удивился Титок, — давайте, я добавлю.

— Не надо нам твоих денег, — в первый раз с момента нашего знакомста Кулым улыбнулся, — люди мы не бедные. А вот досуга нам не хватает. Во что играешь? Сека? Двадцать одно?

— По нему ж видать! — Рассмеялся Комар. — В дурака играет!

Горбоносый загоготал. Остальные бандиты заулыбались.

— В… в двадцать одно пробовал однажды, — растерялся Титок.

— Ну вот и хорошо. Садись с нами, гостем будешь. Представься, водочки выпей, — сказал Кулым. — Товарищам твоим нальем, хе-хе. Играть будем на русалку. Ежели, конечно, есть у тебя чего ценного против моей русалки постваить.

Я глянул на Титка холодным взглядом. Едва заметно покачал головой. Титок побледнел. Губы его затряслись от страха. Однако он решился, пошел к столу, но я тут же остановил его.

— Куда прешь, дурак? — Прошептал я.

— А чего мне делать? Мне без энтой дурной русалки обратно никак нельзя…

— Думаешь, с тобой тут играть будут честно? Обманут. Обдерут как липку. Это совершенно другие люди. Не такие, как ты привык. Для них ты и не человек вовсе. Фраер обычный. Тебя можно обмануть, надурить, обокрасть. Навечно должен останешься!

— Вы что там шепчетесь, фраерки? — Сказал Комар и в голосе его послышалась угрожающая хрипотца, — играйте давайте!

— Чего ты раззуделся, Комар? Повежливее давай, — сказал ровным тоном Кулым и убрал статуэтку под стол. — Люди они свободные. Хотят играют. Хотят нет.

— Играю. — Сказал Титок, но я его опередил.

— В секу, — я вышел вперед него и сел за стол.

Титок округлил изумленно глаза. Бандиты уставились на меня как на врага народа.

— Кто тут у нас такой мурый, а? — Спросил Кулым, — или ты в адвокаты заделался?

— Мой друг в карты играть не умеет. Я буду вместо него, — сказал я.

— Вот значит как? — Хмыкнул Кулым, — а чей же ты такой смелый будешь?

— Землицын я, — ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Внезапно даже для меня самого, в безэмоциональных, рыбьих глазах Кулыма возникла эмоция. И эмоция эта была смесью недоверия с чем-то, напоминающим едва заметное удивление… Седые пушистые его брови сдвинулись чуть вверх. В белесых зрачках заплясали искорки.