Я вдруг поймал себя на мысли, что сам для себя провожу параллель с трагедиями Чернобыля и Спитака — всего через два года на Армянскую ССР обрушится страшное землетрясение. И если сейчас весь Советский Союз от Калининграда до Владивостока сражается с радиацией, то потом точно так же спасатели из разных концов страны поспешат на помощь братской Армении. И страна, уже сотрясаемая социальными катаклизмами, вновь ненадолго объединится в одном мощном и искреннем порыве. Я опять вспомнил Игоря с его словами о том, что с тем же Чернобылем мог справиться только Советский Союз с его экономикой и военной мощью. И если бы страна детства не распалась, то недуг двадцать первого века — ковид, он же новый коронавирус — победила бы таким же единым порывом. Как до этого справилась с теми болячками, о которых я только что говорил вслух.

— Так вот, — я продолжил, осознав, что все меня слушают в напряженном молчании. — Смысл в том, что мы обязательно разберемся с любой проблемой. И даже чертов коронавирус не сможет испортить нам планы на будущее. Таков посыл нашего новогоднего концерта.

Никто даже не обратил внимание, что я оговорился, произнеся название болячки из будущего вместо выдуманного «риновируса». Потому что Громыхина не нашлась, что ответить, и дала добро на мою концепцию праздника.

Остаток дня в подготовке пролетел незаметно, а потом плавно перешел в ночь и следующее утро. Работа кипела, все были при делах, и я, хоть коллеги и бегали время от времени советоваться, мог полностью погрузиться в подготовку к вечернему заседанию клуба «Вече». И наиболее важной задачей мне виделся подбор оппонентов для моих «карманных» оппозиционеров.

Павел Садыков, герой-ликвидатор, звучал по телефону уверенно и бодро. Все-таки лечение, которое ему организовали в ЦРБ под наблюдением доктора Королевича, дало о себе знать. Со знаком плюс, разумеется. На мое предложение подискутировать с известной на весь город и даже район бабушкой Кандибобер он согласился сразу — чувствовалось в человеке желание жить и что-то доказывать этому миру. В пару ему я решил поставить Зою Шабанову. С физиками в Андроповске было туговато, все они сидели в Калинине либо в Удомле, а на непонятное сборище вроде клуба «Вече» областной институт не захотел отрядить делегацию. Что ж, главное, как уже обсуждалось, ярко подать мое начинание, и калининские ученые сами будут ко мне проситься.

Оппонировать Сеславинскому с его угасшей светской культурой согласились обе отобранные мной кандидатуры — комсомольский поэт Вася Котиков и восходящая рок-звезда Сашка Леутин. А вот отцу Варсонофию точно придется туго… Я планировал, чтобы со священником дискутировал кто-то из райкома, но Краюхин, разумеется, вежливо отказался. Второго секретаря Козлова он тоже не отпустил, и я его мог понять. Пока порядок дискуссий не отработан, пока я не докажу, что это может быть больше чем просто балаган — до тех пор партийцы не станут рисковать репутацией. А вот Жеребкина, упертого секретаря райкома ВЛКСМ, Анатолий Петрович направил ко мне с добродушным смешком.

— Ты пойми, Евгений Семеныч, — говорил он, — Жеребкин настолько твердолобый, что с места не сдвинешь. Если этот батюшка его выдержит, считай, уже экзамен по ведению дискуссий сдал на отлично.

— Но это же рискованно, Анатолий Петрович, — я попробовал возразить. — Бардак разведет мне этот Жеребкин…

— А ты на кой черт вызвался? — голос Краюхина переменился, в нем зазвучал тяжелый металл. — Правильно, чтобы не было ни бардака, ни слащавой идиллии. Рули процессом, Кашеваров, а не жалуйся, что условия, видите ли, не устраивают.

Он бросил трубку, а я, вспылив было, подумал и согласился с первым секретарем. В конце концов, я всю эту кашу заварил… тьфу ты, как с фамилией перекликается. Так вот, значит, мне это все и расхлебывать. Молодец Краюхин, правильно меня приструнил. Жеребкин — значит, Жеребкин. В конце концов, это же всем испытание на прочность.

А мне — в самую первую очередь.

* * *

В холле дворца культуры было оживленно. Котенок, отец Варсонофий, директор Сеславинский и бабушка Кандибобер не просто о чем-то беседовали, но и весело смеялись. Как студенты перед сложным экзаменом, ей-богу. Чтобы максимально расслабиться.